Неписанный закон

Спустя несколько минут, Адамс уже сам посмеивался над своею странною выходкою. Действительно, он должен был показаться Лу смешным, слишком рассудительным и холодным для влюбленного человека. По натуре он был очень страстен и сознавал это. Одна мысль о Лу вызывала в нем целый рой самых романических мечтаний. Один её нежный взгляд вызывал в нем дрожь. Сидя с нею на скамейке несколько минут тому назад, он заметил, что она то вспыхивала ярким румянцем, то бледнела и ему страстно хотелось поцеловать ее в губы. Как ему хотелось обладать ею! Но надо быть сдержанным с нею, сообразоваться с её молодостью, с её настроениями и капризами, надо суметь заинтересовать ее – и она послушно последует за ним тогда к алтарю. Предложенный им вопрос, так рассердившей ее, совсем не казался ему неожиданным. Он задал его в порыве глубокой нежности к ней. Ведь, материнство освящает страсть и придает любви нечто высокое, поэтическое. Более подходящей темы для разговоров влюбленных он не мог представит. Его вопрос только потому поразил Лу, что все в разговорах с нею тщательно избегали затрагивать эту тему, находя неприличным говорить об этом в присутствии молоденькой девушки. Он мысленно задал себе вопрос: оскорбил-ли он действительно своими словами девичью чистоту Лу, или не объясняется-ли её гнев тем извращенным воспитанием, которое она получила в доме своей матери. Мыслимо-ли счастье при таком враждебном отношении к такому важному вопросу?

Он поднял голову и осмотрелся вокруг, как будто только что очнувшись от сна.

– Как назвать общество, которое считает дураком каждого, осмеливающагося действовать напрямик? – задал он себе вопрос.

Вокруг него жизнь кипела ключем. Омнибусы, собственные и извощичьи экипажи беспрерывно тянулись через сквер.

Повсюду была масса гуляющих. Адамс смотрел с удивлением на эти довольные, веселые, сытые лица.

– Что за навождение? – недоумевал он. – С каких пор люди стали такими милыми?

Глаза его оживились. Он вспомнил свой излюбленный столик в одном из кафе, свой уголок в клубной библиотеке и друзей, с которыми он непременно встретится там.

Жизнь улыбалась ему: от него зависело сделаться членом преуспевающей фирмы.

– Лет через пять у меня будет маленькое состояние, – подумал он, – а через пятнадцать я уже буду богатым человеком.

Он желал, чтобы Лу жилось с ним весело и счастливо. Ему хотелось устроить уютное гнездышко, приобрести хорошее общественное положение. Для этого надо пробивать себе дорогу, но его отталкивала безжалостная борьба за существование. Неужели он будет добиваться местечка за столом богача и совершенно забудет о бедном Лазаре, питающемся падающими со стола крошками? Жизнь манила его и приводила в недоумение. В задумчивости ходил он взад и вперед по улице, как вдруг почувствовал на своем плече руку, а над его ухом раздался приятный голос:

– Это вы, мистер Адамс?

– Да, – ответил он и, обернувшись, взглянул на незнакомца. Перед ним стоял седой господин лет пятидесяти – шестидесяти, с подвижными, тонкими чертами. Впалые, темно-синие глаза придавали одухотворенность всему лицу и дружественно смотрели на молодого человека.

– Я – Андрю Циллер, – сказал он. – Вы знаете меня?

– Да, я много слышал о вас.

– А я знаю вас, – продолжал м-р Циллер, – по вашей защите Карла Фишера. Я случайно попал тогда в суд и слышал вашу речь.

Адамс нахмурился. М-рь Циллер внимательно смотрел на него, и выражение его глаз стало мягче.

– Сидя дома у окна, я увидел вас и сразу узнал. Не зайдете-ли ко мне?

Адамс последовал за ним и вошел в громадную прихожую, которая аркою отделялась от целого ряда роскошно обставленных комнат. М-р Циллер провел его в библиотеку и они уселись за большим столом, заваленным книгами.

Как быстро меняется человек! Несколько месяцев тому назад Адамс, сидя в мягком, удобном кресле этого роскошного кабинета, стал бы придумывать как бы так воспользоваться новым знакомством, чтобы самому поскорее добиться славы и богатства. Но теперь перед его глазами постоянно стоял грустный образ Карла, сквер, несчастные обездоленные люди, тащившиеся по улицам, и его поражал контраст между окружающей его роскошью и ужасной нищетой тысячей людей.

– Я отлично помню всю вашу речь. – Дружелюбный тон м-ра Циллера совершенно смутил Адамса. Он поднял голову и встретил устремленный на него пристальный взгляд острых глаз.

– Я зашел тогда в суд повидаться с судьею Престоном и остался послушать вас. Конечно, другого приговора нельзя было и ожидать, несмотря на все ваши старания.

Он улыбнулся и с досадою махнул рукою.

– Да, вы, пожалуй, правы.

– Делать нечего, приходится мириться с фактами, – любезно сказал м-р Циллер. – Такие речи, как ваша, утратят всякое значение только тогда, когда они перестанут быть оскорбительными для судей и общественного консерватизма. Да, со временем и поводов не будет их произносить.

Адамса удивили эти слова.

– Очень рад, что вы не разделяете взглядов судьи.

– И я тоже.

– Мне очень тяжело вспоминать тот день.