Тихомиров так крепко затискивает меня руками, что в какой-то момент кажется, попросту переломит. Но он лишь прижимает к себе и поднимается. В два шага пересекая гостиную, вдруг опрокидывает меня спиной на обеденный стол. Гладкая поверхность против моей пылающей кожи ощущается ледяной. Пробирает ознобом, а внутри новые искры на этом контрасте высекает.
— Миша-Миша… — то ли зову, то ли уже в бессвязном бреду нахожусь.
— Что, Полина-Полина?
Он как будто забавляется, хоть и не улыбается. А я больше ничего сказать не могу, потому как в очередной раз задыхаюсь, когда Тихомиров прижимается ко мне бедрами. Ноги и половина моей задницы, его же предусмотрительностью, находятся в воздухе. Поэтому попадает Мишин пах, как раз туда, куда, судя по всем его лекциям, стремится пенис. Меня шарахает током. Дергаюсь инстинктивно и порываюсь подняться, но Тихомиров блокирует. Наклоняясь, практически ложится сверху. Придавливает торсом и замирает у моего лица. Изучает внимательно и неторопливо.
Я часто моргаю и резче дышу, чтобы давать своим эмоциям хоть какой-то выход. И едва мне кажется, что справляюсь, Миша прижимается лицом к моей шее. Сцепляя зубы, терплю, когда губами касается. Но когда он, сгребая ладонями мою грудь, принимается с поражающей дикостью засасывать кожу, дергаюсь и громко стону.
— Миша-Миша…
Поднимая голову, топит в своей темноте. А потом… Успеваю вдохнуть, нервно пройтись по губам языком, прежде чем он впивается в них своим ртом. Я больше не теряюсь. С готовностью принимаю. Целую в ответ. Но я никак не могу совладать со своими чувствами. Меня снова захлестывает. Кажется, что не на твердой поверхности лежу, а проваливаюсь в какое-то густое и вязкое варево. Горячо. Терпко. Сладко.
Сердце чертит сумасшедшую кардиограмму. Взлетают пики в невиданные дали. Чтобы пару секунд спустя резко рухнуть вниз и снова стремительно умчаться ввысь.
— Тебе нравится меня целовать? Это тебя тоже возбуждает? — тараторю я между поцелуями. — Ты хочешь… Хочешь со мной слиться?
— Полина, — вроде и не выдает каких-то особых интонаций, а будто обрубает.
— Что? Ответь мне… — только шумно вздыхаю, когда стягивает мою сорочку вниз и полностью оголяет грудь. — Я тебя спрашиваю… Миша-Миша…
— Лежи тихо, Полина-Полина.
То ли кричу, то ли стону, потому что Тихомиров неожиданно проходится языком по моему соску. Я же будто таю. Растекаюсь. Мелко-мелко дрожу и горю. Готовлюсь умереть… Ну, как минимум лишиться сознания. Но Миша вдруг так же резко останавливается. Пока я пытаюсь отдышаться и хоть что-то понять, спокойно поправляет мою одежду. Однако взглядом не только сорочку, все слои кожи срывает.
Как ему удается держать это пламя внутри?
И снова, не давая никаких пояснений, целует. Делает это с аппетитом, но при этом все равно, будто по какому-то плану. Методично, достаточно осторожно, технически выверенно. Ничего более себе не позволяет. Догадываюсь, что там у него какие-то пункты, которые он открывает строго по плану.
Собравшись с силами, отталкиваю его.
— Перестань… Я больше не хочу… — сбивчиво, но уверенно выдыхаю я.
Наконец, Тихомиров смотрит на меня. Не то чтобы растерянно… Но явно что-то не понимает и пытается разгадать.
Окончательно расстроившись, толкаю его в грудь и резко сажусь. Опуская взгляд, возвращаю на плечи тонкие бретельки комбинации.
— И вообще больше не целуй меня. Никогда! — требую сгоряча. — Я… Я не хочу… Так не хочу.
— Чего же ты хочешь, принцесса Аравина? — тон такой, будто не верит ни одну моему слову.
Боже, конечно же, не верит.
— Я тебе уже говорила.
— Повтори.
Злость придает смелости.
— Чтобы ты меня любил! А не просто… все это и дети…
Миша долго смотрит. Изучает мое лицо, словно примеряя задачу по силе.
— Если это случится, я обязательно тебя уведомлю.
Как всегда, рассудительный и прямолинейный. А меня от этой честности сначала на куски рвет, а потом захлестывает отчаянием.
— И на том спасибо, о, благороднейший Михаил, черт возьми, «Непобедимый» Тихомиров! Если у меня случится… — на эмоциях срываюсь. — Я тебе тоже обязательно пришлю уведомление!
Миша пронизывает меня каким-то новым взглядом. Я слишком расшатана, чтобы анализировать.
Реагирую больше на сухой тон:
— В этом необходимости нет. Я знаю.
Сама удивляюсь, как мне после такого удается внешне сохранить достоинство. Сжимая зубы, задираю подбородок и просто покидаю гостиную.
13
После поездки даю Полине сутки, чтобы успокоиться. А по истечении этого срока приезжаю без предупреждения к ней домой. Впрочем, сама принцесса выходить отказывается. Стася Романовна крайне смущается, передавая слова дочери:
— Сказала, не договаривались.
Что еще за ребячество?
Сохраняя неподвижность, с некоторым удивлением отмечаю, как за грудиной, по независимым от меня причинам, происходят какие-то разящие колебания. Стискивая руки в кулаки, встаю с дивана.
— Позвольте подняться к ней в спальню.
Глаза Стаси Романовны слегка расширяются, однако она быстро справляется с изумлением.