В полосе Западного фронта генерала армии Жукова фельдмаршал фон Бок сосредоточил 51 дивизию, 13 из них танковые и семь – моторизованные. Пятая часть войск, десять дивизий, были резервные, полнокровные. Вторую танковую армию Гудериана Гитлер усилил двумя армейскими корпусами и пополнил 100 танками.
На Звенигород, на Кубинку, Наро-Фоминск, Подольск, Серпухов наступали армейские корпуса, усиленные танками.
24 ноября были взяты Клин и Солнечногорск.
Прием у коменданта
Канун немецкого Рождества, 24 декабря, для русского человека время поста.
У Бенкендорфа и его супруги Магды – праздничный стол, на вид и на вкус прибалтийский. На лепестке белого хлеба – килечка. Очень одинокая. Для шнапса – рюмки с ноготок, бутерброды с маслом и – само изящество – на каждом три клюковки, величиной бутерброд с советский пятак. Были консервы, пахнущие консервами, в вазах – краснобокие яблоки, местные, но и тут с расчетом – одно на приглашенного. Кофе подавали суррогатный. К нему пирожные с вершок, галет, правда, без счета. Подавали пиво, к пиву по-русски прилагались раки. По три рака на персону. Умельцы из полицаев наловили.
Отец Викторин получил приглашение на себя и на матушку. На крыльце комендатуры чета Зарецких встретилась с мадам Фивейской.
– Для меня эта дверь в Европу, – в глазах счастливой мадам сверкнули слезы восторга.
А вот батюшку и матушку в этой самой «Европе» окатили ледяным душем.
Еще на лестнице к ним подошел Двоенко и вытаращил глаза, изображая крайнее удивление:
– Поп – толоконный лоб! Ты же партизан! Твой праздник под елкой. – И, развернувшись, спросил стоявшего на верхней ступеньке Дмитрия Иванова: – Я ошибаюсь или как, по-твоему?
Митька ухмыльнулся и буравил отца Викторина злыми пьяными глазами. Он был в штатском, костюм из бостона, очень дорогой костюм: ограбил кого-то.
Батюшка остановился пораженный, но Полина Антоновна, не меняясь в лице, толкнула Двоенко прочь с дороги и повела супруга наверх, в залу. К ним подскочил Столпин:
– Двоенко – пьяная свинья, матушка! Не обращайте внимания.
В зале стояла огромная елка, красоты изумительной, а потому волшебная.
В зале чету встретили граф и графиня.
– О такой елке я грезил в детстве! – признался отец Викторин.
– Вы – большой художник! – сказала Полина Антоновна графине. – Я уверена, сколько ни смотри на вашу елку, всякий раз будет новое, счастливое открытие.
– Вы думаете, что я наряжала красавицу? – улыбнулась графиня Магда.
– Ну конечно, вы! В вас та же тайна.
– Благодарю! – Графиня растрогалась, а батюшка, когда отошли от хозяев, удивился:
– Мать, ты будто всю жизнь на приемы ходишь!
– У графьев – впервой.
– А что с Двоенко-то делать? Жуткий человек.
Полина Антоновна глянула на батюшку сердито:
– Сносить безобразия перестать! Обязательно расскажи Бенкендорфу о выходке негодяя против тебя. И надо подготовить женщин, чтоб пожаловались на Двоенко и тоже самому коменданту.
Торжество начали речью Айзенгута.
Грядущий 1942 год начальник тайной полиции назвал годом победы германского оружия. Многие, собравшиеся в зале комендатуры, знали: фюрер отстранил от командования 40 фельдмаршалов и генералов: фон Бока, Рунштедта, Гудериана, а генерал-фельдмаршал Браухич – отправлен в отставку. И самое секретное знали: 7 декабря Красная армия освободила на Рязанщине город Михайлов, 9-11 декабря – города Венев, Сталиногорск[12]
, Епифань. 14 декабря вернула России Ясную Поляну, 15-го – Клин, 16-го – Калинин. 20 декабря овладела Волоколамском. Бои шли за Калугу, за Наро-Фоминск. И Айзенгут признал: жестокие морозы вывели из строя технику, войска пришлось от Москвы отвести для перегруппировки. Однако стабилизация фронтов налицо, а успех нового наступления обеспечат десять свежих дивизий, прибывших из Франции. Речь Айзенгут закончил с пафосом:– Все, кто празднует с нами Рождество в этом зале, люди дальновидные, Германия и фюрер ценят верность и готовность к подвигу. Победителей ожидает жизнь ради великих целей, ради обновления мира.
Был дан концерт, пела певица из Берлина, показывал фокусы русский артист (видимо, пленный), играл на скрипке немецкий солдат-артиллерист, а венчал программу канкан в исполнении женщин офицерского борделя, причем не все участницы кордебалета имели нижнее белье.
– На войне для мужчин такая утеха простительна, – сказала графиня отцу Викторину.
– Русские женщины, дайте только срок, затмят француженок! – Бенкендорф танцем остался доволен и пригласил отца Викторина и матушку в отдельный кабинет.
Подали торт, ликер и настоящий, с чудесным запахом, кофе. Бенкендорф был задумчив и говорил с опасной откровенностью: