Непобежденные

Партизан в затылке почесал, дал денег. Однако дружки его гранату оставили у двери, откроешь – будет взрыв.

Утром Алексей выставил вторую раму, вылез через окно, пошел за Митькой.

Столь дерзкий налет партизан переполошил полицаев. Доложили Айзенгуту. Айзенгут пожелал говорить с Алексеем.

Домой пострадавший от насилия партизан вернулся счастливый: начальник Гехаймфельдполицай выдал Алексею Ивановичу Иванову документ о даровании ему земельного участка под мельницу. Ставь и хозяйствуй. Самое удивительное – разрешалось выбрать место по желанию. Плата за щедрость исчислялась не в рублях и не в марках, всего и надо прогуляться по лесам, ища пригодное место для мельницы, и… партизанские логова.

Гранату полицаи Двоенко обезвредили. Корову Александр Петрович обещал привести весной, молочную.

Алексей же не мешкая снарядился в поход. Полицаи довезли его на санях до Мужитино.

Дурачку мельница за всякой сосной грезилась. Снег по колено, а ноздри запах зерна ловят, запахи муки, воды. Все, что в детстве счастливого было.

Высмотрел Алексей тропы, партизан издали видел. Сизый дымок углядел: печи в землянках топят. По запаху дыма еще одну стоянку обнаружил: бежать бы не оглядываясь, поглядеть захотел, велика ли база.

Взяли соглядатая. Про мельницу запел песню, документ предъявил, а подпись: Айзенгут.

– Нельзя тебя отпускать! – решил Золотухин. – Людиново на воде стоит, а тебя вон куда занесло! Карателей приведешь.

Не били, не допрашивали. Отвели на болото и кончили.

Тоска вселилась в дом Ивановых.

Наталья Васильевна ночами плакала. Валя, меньшая, спала, пряча голову под одеялом. Иван от всякого стука кидался за печь – самое укромное место в доме.

Митька желваками играл, обрывая все разговоры.

Пять дней минуло.

Под Новый год заявился Митька в Казанский собор, на службу. А там Ступин. Десять болванов в черном с ним. Полицаи крестились, кланялись, а когда пришло время елеопомазания, Ступин вручил отцу Викторину портрет убиенного большевиками царевича Алексея:

– Повесь, батюшка, не мешкая, где виднее, и прими у хранителей власти присягу! «Боже, Царя храни» пропоете героям. Пусть знают: служат они Отечеству, империи.

– О пении договаривайтесь с регентом, – сказал отец Викторин и с помощью прихожан повесил портрет царевича на пустующую стену, по правую руку от алтаря.

Текст клятвы Ступин, видимо, сам сочинил. Читал громкие, грозные слова, полицаи за ним повторяли, а батюшка кропил давших клятву святой водой. Старичок регент, не забывший слов царского гимна, со старушкой своей, с двумя дочерьми «Боже, Царя храни» исполнили. Торжественно и не без восторга.

Отец Викторин закончил службу, началось целование креста. Иванов, стоявший особняком, подошел последним. Спросил:

– Приходила Иванова? За молитвой приходила?

Отец Викторин не понял, что хочет от него прислужник «нового порядка».

– У нас фамилий не называют.

– А-а-а! – Иванов отступил.

Когда священник вышел из алтаря, Митька стоял все на том же месте.

– Вы что-то хотите узнать?

Иванов смотрел в пол:

– Брат, он моложе меня, Алексей, исчез. Хотел найти место для мельницы. Спросить бы у партизан…

– Как искать партизан, знает Двоенко.

Иванов медленно поднял глаза, совсем по-мальчишечьи, беспомощные:

– Помолись, батюшка! Пусть Алешку искалечат, только бы живым оставили. Сколько денег нужно?

– Поставь свечу… За молитвы священники денег не берут.

Иванов достал горсть советских рублей и немецких марок:

– Возьми! Чтоб наверняка…

– За мзду, малая она или великая, Бог накажет. Я помолюсь.

– Когда?

– Да вот теперь. Давай вместе помолимся.

Митька отшатнулся.

– Мне никак нельзя. За мои молитвы Бог хуже сделает.

Батюшка разжег в кадиле ладан.

– Молиться о здравии раба Божия Алексея?

– О здравии!

Отец Викторин кадил перед иконами, запел «Царю Небесный…». Митька кинулся прочь из храма.

Утрата

Это никуда не годится! Это – прямая дорожка к провалу. Но грудь распирает от победоносной радости.

Пятьсот листовок облепили столбы, двери домов, легли в почтовые ящики. Двоенко с двумя сотнями полицаев – бессилен. Айзенгут – в бешенстве. Его очень тайная, его безжалостная, змеинохитрая ГФП, не в состоянии напасть на след парней и девчонок.

А вот и символ побед: в самом центре Людинова, на площади перед Казанским собором, что ни день – прибывает, расползается по земле офицерское кладбище. Наши бьют немцев на всех фронтах.

Листовки – праздник Людинова.

Алеша Шумавцов сам слышал на улице – старик соседке говорил:

– Для меня листовка, как граненый стакан чистейшего самогона. Кровь в жилах огнем горит.

Не радоваться невозможно. Толя Апатьев нашел в самом Людинове отличный радиоприемник. На 3-й Советской улице у Егора Михайловича Мартышенкова, смелый человек партизанам помогает: у него связные даже ночевали. Егор Михайлович радиоприемник отдал, у Фомина в сарае стоит. За сводками Совинформбюро не надо теперь в лес бегать.

А сводки – как горн пионерский. Пробуждают.

«Маршал Тимошенко взял Елец. Немцы потеряли убитыми двенадцать тысяч солдат и офицеров. Разгромлены 45-я, 134-я, 95-я дивизии вермахта. Трофеев: 246 орудий, 319 пулеметов, 907 автомашин.