Непобежденные

До медсанбата доехали быстро. Дорога же на ГРЭС, расположенную на берегу Северной бухты, вела через город, и бойцы, сидевшие в кузове, с интересом глазели но сторонам, совсем забыв о своей скорбной роли. Да и кто на их месте вел бы себя иначе? Похороны давно уже стали делом обыденным, а вот увидеть живой Севастополь им пришлось впервые. Ходили по улицам люди, много людей, даже и девушки в довоенных шляпках, бегал красивый голубой трамвайчик. И дома, как будто, все были целы, и магазины работали. Бойцы взглядывали на завернутые в старые шинели подносчика Яремного, лежавшего на травяной подстилке, и жалели лишь о том, что напоследок не видит он этих улиц, этих людей.

На ГРЭС их уже ждали. И могила была вырыта у каменной ограды, и гроб стоял на краю, обтянутый красным ситцем старого плаката, на котором проступали неотмытые белые буквы. Гроб оказался маловат, и бойцам пришлось помаяться, чтобы втиснуть в него негнущееся тело. Делали они это спокойно, думая о том, что подносчику действительно повезло: убитые в декабрьских боях батарейцы, побольше чином и опытом, лежат в мерзлой земле укрытые единственно своими шинелишками.

Наконец, все было готово, бойцы открыли пятнистое от ожогов лицо покойного, и к гробу один за другим стали подходить рабочие, служащие, все в одинаковых засаленных ватниках. Произнес короткую речь директор ГРЭС с невозможно худым то ли от голода, то ли от болезни лицом, сказал, что после войны тут будет поставлен мраморный памятник в честь электрика Яши Яремного, в честь всех, кто ушел на фронт и не вернулся. Выступил один из бойцов, рассказал, как героически боролся с огнем подносчик Яремный. И старшина Потушаев тоже сказал слово. Не о Яремном, — он о нем и не слыхал до сей поры, — о том, как мужественно громят фашистов советские артиллеристы, как готовятся к решающим боям по окончательному изгнанию врага из Крыма, со всей советской земли. Сказал и о себе, как сам готовится стать разведчиком и каждую свободную минуту зубрит немецкий язык.

Опустили гроб, зарыли могилу, дали три залпа из личного оружия, и Потушаев собрался было ехать по своим делам, но тут запротестовали рабочие, потребовали пойти помянуть павшего героя.

В небольшой комнатке с наглухо забитыми окнами был уже накрыт стол, стояли кружки и настоящие тарелки с ломтиками хлеба, двумя картофелинами и половинками соленых огурцов. Посередине стола дымилась кастрюля «блондинки» — пшенной каши, стояла фляжка с водкой.

Выпили, похрустели огурцами, помолчали. И вдруг заговорили, перебивая друг друга. Не о покойном, о ГРЭС, какой замечательной была эта станция до войны. Потушаев слушал и все больше понимал Яремного, желавшего, хоть мертвым, а вернуться к этим стенам, к этим людям.

Кто-то молча вставал и уходил, — станция работала, звала, — кто-то приходил, поднимал кружку, произносил несколько слов о Яремном, которого тут, как видно, все помнили и любили. И снова — о белых стенах, о трубах, которые пришлось убрать, чтобы не демаскироваться, о праздничных довоенных демонстрациях.

— Пойдемте, мы вам станцию покажем, —предложил невысокий, ничем не примечательный мужичонка, назвавшийся секретарем партбюро.

Потушаев, два бойца и шофер полуторки послушно поднялись, пошли по сумрачным переходам с частыми плакатами на стенах: «Все для фронта, все для победы», «Что ты сделал сегодня для фронта?…»

— Вы бы раньше поглядели, — на ходу говорил парторг. — А теперь что! Машинный зал поврежден бомбежками, распределительное устройство генераторного напряжения сколь раз ремонтировалось, сгорели склад маслохозяйстаа, трансформаторы на ладан дышат, линии сто десять киловольт еле держатся…

— Как же вы ток даете? — посочувствовал Потушаев.

— Даем, — развел руками парторг, будто хотел сказать, что сам бы хотел это знать да не знает. — Спецкомбинату надо работать? Как ток не дашь?!. — И начал опять рассказывать о бомбежках: — В распределительное устройство угодила, проклятая. Техник бросился отключать напряжение. Прямо на шины высокого напряжения бросился. Как он там не повис, ума не приложу. А в другой раз котел изрешетило. Пар, ничего не видать. Люди прямо в кипяток кидались, чтобы переключить водные магистрали. А то подожгло баки с трансформаторным маслом… Или вон начальник цеха. Отдыхал на диванчике, вскочил, когда бомбить начали, а сзади — хрясь — вот такой осколок в диване…

— Вы запоминайте, политрук спросит, сказал Потушаев двум бойцам, неотступно шагавшим следом. Были они какие-то одинаковые — близнецы что ли? Пригляделся, нет, не близнецы. Общая жизнь, общие дела-обязанности делают людей такими похожими.

В углу сидела одинокая бабуся, вязала, — спицы так и мелькали.

— Варежки внукам? — спросил старшина. Все-то ему хотелось выразить свое сочувствие, свое сострадание.

— Варежки, — сказала бабуся. Подняла глаза, и Потушаев увидел, что вовсе не старая эта женщина. Настолько не старая, что он отступил и смущенно потер усы.