Непобежденный

А ведь к таким приспешникам мог быть причислен и М. В. Зимянин. Н. С. Хрущев в своих «Воспоминаниях», изданных впервые на Западе в начале 1970-х годов, уверял, что линия на выдвижение национальных кадров в руководстве союзных республик «всегда была налицо в партии. Но он (Берия. — В.З.) поставил этот вопрос под резким углом антирусской направленности в выращивании, выдвижении и подборе кадров. Он хотел сплотить националов и объединить их против русских. Всегда все враги Коммунистической партии рассчитывали на межнациональную борьбу, и Берия тоже начал с этого.»

Смертельно опасное испытание выпало тогда на долю Михаила Васильевича Зимянина. Было ему в пятьдесят третьем году всего тридцать девять лет. Угодил он, сам того не желая, в жернова большой политики, коварной и безжалостной. Но устоял, не поступился ни честью, ни достоинством и, как покажут все последующие прожитые им годы, сохранил свое доброе имя.

Правда, навсегда останутся в его душе горький осадок, обида на старых товарищей, которые тогда предпочли отойти в сторону. Слепое подчинение партийной дисциплине? Боязнь навредить себе? Никогда он не позволял себе высказывать в их адрес слов осуждения. Уже смертельно больной, он, вопреки запретам врачей и близких, нашел в себе силы, чтобы студеным декабрьским днем проводить в последний путь земляка и боевого друга, поддержки которого ему так не хватало в далеком пятьдесят третьем…

Лишь в начале 1990-х годов Михаил Васильевич в беседе с белорусским журналистом согласился поговорить о событиях почти полувековой давности.

То, что произошло с ним в пятьдесят третьем, он во многом объяснял ненавистью Хрущева к П. К. Пономаренко и его окружению.

«При аресте Берии в его записной книжке среди прочих обнаружили запись: „Патоличева снять, Зимянина назначить“. Эту запись потом долго припоминали.

Направляя меня в Минск, за две недели до ареста Берии, Хрущев уже все решил. Об этом мне позднее говорил один из его помощников.

Перед поездкой Никита Сергеевич давал мне такие наставления: „Деликатно проконсультируйтесь у осведомленных людей, как там в Минске, какие ошибки допущены руководством, как их лучше исправить. Используйте эти две недели для того, чтобы подготовить Пленум надлежащим образом. Вам же его вести“. Думаю, что, нацеливая меня на проведение „консультаций“ с белорусами, Хрущев хотел потянуть время, чтобы я до расправы с Берией не успел сменить Патоличева. А с Патоличевым Никиту Сергеевича Хрущева связывали теплые воспоминания о совместной работе на Украине и борьбе с Л. М. Кагановичем. Хрущеву, конечно же, хотелось меня проверить, ведь я был воспитанником ненавистного ему Пономаренко. А то и подловить меня на возможных интригах в борьбе за власть.

Предстояла задуманная еще при Сталине замена русских руководителей партийных организаций Украины и Белоруссии на представителей коренных национальностей. Кстати, на Украине новым руководителем стал человек Хрущева — Алексей Илларионович Кириченко.

Я же ни о чем ином не думал, кроме одного — успешно выполнить директивы Центрального Комитета. Разумеется, позволь я себе хотя бы на мгновение проявить пренебрежительное отношение к Патоличеву или выразить стремление удержать власть, все могло завершиться по-другому.

Да, в финальной истории с Берией Хрущев вел себя мужественно, он рисковал жизнью, и я ценю его за это. Но со мной он вел бесчестную игру. Спасла меня тогда, да и спасает теперь наука моего учителя Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко: „Живи по совести!“»

М. В. Зимянин к В. М. Молотову сохранил благодарное и уважительное отношение. Летом 1956 года, когда Молотова снимали с должности министра иностранных дел, Зимянина, как заведующего отделом и члена Коллегии МИДа, вызвали на заседание московского партийного актива, с расчетом на то, что он выступит с осуждением политических ошибок своего бывшего руководителя. Михаил Васильевич ограничился критикой позиции Молотова по югославскому вопросу. Молотов считал Югославию буржуазной страной и соглашался на восстановление прерванных Сталиным советско-югославских отношений только по государственной линии. Зимянин подчеркнул, что он неоднократно выражал несогласие с такой позицией министра, ведущей к ослаблению влияния Советского Союза на Балканах.

Выступление М. В. Зимянина вызвало раздражение у руководителя московской партийной организации Екатерины Алексеевны Фурцевой: «Могли бы и больше сказать!»

Михаил Васильевич промолчал, хотя он был далек от того, чтобы идеализировать Молотова, зная много примеров его грубого, черствого и даже жестокого отношения к людям. Этим Вячеслав Михайлович разительно отличался от П. К. Пономаренко, который в послевоенные годы наказывал Зимянину, тогда секретарю ЦК Компартии Белоруссии по кадрам, занимавшемуся проверкой личного состава партийных и государственных органов республики: «Смотри, Миша, не губи людей!»