Непобежденный

Выплакавшись, Катя разделась, пустила воду, настроила душ, залезла в ванну, встала под спасительные струи, чувствуя с наслаждением, как вода смывает с неё раздражение, досаду, обиду и прочую душевную накипь. Постепенно успокоилась. И, уже успокоившись, думала: «Уеду куда-нибудь! Обязательно! Глаза бы мои не глядели! Пусть живут, как хотят!»

В один момент она поняла, что самое лучшее – это оставить детей одних, не трястись над ними, они уже взрослые, вполне пора им становиться самостоятельными и определяться по жизни.

И она решила бросить всё и уехать к себе на родину, в забайкальский поселок, где она родилась, и связи с которым во все это время не порывала. Давно зрело это решение, да всё как-то откладывалось.

О личной жизни она уже давно не думала, одни только мысли одолевали – как выжить? Прежде на первом месте всегда были дети, думала после развода, что для детей будет жить, детей бы вырастить – пусть хоть они будут счастливы. Вот – вырастила…

…Катя потеряла работу в доме культуры, как и многие его работники. Машиностроительный завод-кормилец, содержавший дом культуры и его штатных работников, после 1993 года стал влачить жалкое существование, задышал на ладан. Из 6000 работников осталось 600 – в десять раз меньше. Что уж тут говорить о доме культуры? Закрылась библиотека, прекратила работу заводская самодеятельность, кружки, разбежались все творческие коллективы.

И с тех пор, как она потеряла работу, она многое перепробовала в поисках хоть какого-нибудь заработка. В Доме культуры заработок был маленький, но работа ей очень нравилась, и она не думала искать другую. В советские годы маленький ее заработок не ощущался в их семье, так как муж, работая на авиационном заводе, был отменным фрезеровщиком, передовиком производства, зарабатывал хорошие деньги, и жили они в солидном достатке. Обновили мебель, купили автомобиль «Жигули» и многое другое, что считалось в советской семье признаком достатка. Потеряв работу, мытарила несколько лет, работала фасовщицей круп и макаронных изделий, продавцом в киоске, санитаркой в больнице и даже посудницей в кафе. Зарплата – сущие гроши, да и то выдаваемые чаще всего с задержками. Все фасовщицы приворовывали продукты, а киоскеры брали из кассы деньги как бы взаймы, но возвращать не успевали, да и нечем было, старый азер, хозяин киоска, делал ревизию неожиданно и часто. А недостачу высчитывал со всех. Продержалась в киоске она полгода, девочки-продавщицы курили в самом киоске, иной раз прокуривая его до тошноты. Продержалась только потому, что хозяин рассчитывался с ними еженедельно, и хоть какие-то деньги попадали в руки.

– Неужели, девочки, нельзя выйти на улицу покурить?

– А что? Я в форточку или в открытую дверь дым выдуваю.

В кафе посудницы помогали барменшам разбавлять пиво, закачивая в бачки кипяченую воду сверх всякой меры, а хозяин кафе штрафовал всех подряд, без разбора, при малейшей жалобе посетителей. В последнее время Катя, не стесняясь, сцепив зубы, мыла полы в двух местах, лишь бы добыть хоть каких-то денег. И несколько лет ее семью одолевала тяжкая нужда.

Как избавиться от нужды? Куда ни глянь, куда ни ткни – везде нужда. Куда ни посмотри – нужда, ещё более жуткая, чем у неё. Когда-то приличные люди ходили по мусорным бакам, собирали остатки еды и старые, выброшенные тряпки, поношенную одежду. Стыдились звать в гости прежних знакомых, чтобы никто не видел этой жуткой нужды и скудного стола. Нужда, нужда, нужда! Нужда, стыдящаяся или, наоборот, нужда бесстыдная, голая, откровенная. И ни сил, ни желания нет ее скрывать у тех, кто никогда прежде не знал этой жуткой нужды. Круг её жизни очерчен этими людьми, которые при прежнем режиме не знали нужды. И нет выхода из этого круга. Тут уж не до счастья. Нет этой жуткой нужды, как прежде, – и это уже почти счастье.

И деньги не делают людей счастливыми, думалось ей иной раз. Сколько она знает обеспеченных, но несчастливых людей! Не в деньгах счастье, – так говорили люди вокруг нее. Так с детства им внушали – в школе – учителя, дома – родители, так учили их, так воспитывала вся прежняя общественная система.

Но так говорят только те, которые никогда не испытывали жуткой унизительной нужды. Наверное, разный ведется отсчет у того, что называется «не счастьем», простой «несчастливостью». Для тех, кто нуждается, свой отсчет, а для тех, кто не знает нужды, свой. Разное у них понимание, разная и мера.

Надежда была только на детей, на то, что они вырастут, выучатся и поднимутся, и будут жить лучше, чем они. Но дети не радовали, и это только добавляло в жизнь ещё одну большую каплю несчастья, которая вскоре грозила переполнить всю чашу.

Муж бросил работать. Бросил из принципа, как только Катя перестала спать с ним в одной постели, а потом ещё вздумала подать на развод. И этот развод, наверное, был не вовремя, он только озлобил его.