Непоборимый Мирович

– Друзья мои! Мы очень рады, что есть люди, которые любят меня и мой двор, и сегодня, в великий праздник, пришли, чтобы встретить Рождество Христово вместе с нами… – В зале воцарилась тишина, и лишь чуть поскрипывали чьи-то новые башмаки да слышался легкий шорох женских нарядов. Все со вниманием ловили каждое слово наследника, будто собственный приговор. – Нам даровано право нашей тетушкой, императрицей Елизаветой, иметь собственный двор и жить здесь так, как мы того хотим. И мы ей благодарны за подобную милость. Моя родина далеко и, возможно, никогда мне не придется вновь ступить на ее землю. Признаюсь, что долгие годы я страдал от того, не буду скрывать этого от вас. Да, Россия родина моих предков, и мой дед, Петр Великий, был великий император. Он создал ту страну, в которой мы теперь живем. Все так. – Наследник ненадолго замолчал, подбирая слова. Было видно, что ему, привыкшему по большей части изъясняться на родном немецком языке, трудно дается эта речь, но, собравшись с силами, найдя нужное направление мысли, он продолжил: – Мы живем в стране, которую создал мой дед. Не все и не всем здесь нравится. Мы об этом знаем и понимаем тех людей. Но сегодня я всего лишь великий князь, и не в моих силах что-то изменить и сделать так, как мне бы хотелось. Но если Господь Бог позволит мне стать тем, кем я должен быть, то поверьте, многое изменится…

После этих слов в зале произошло заметное оживление, люди принялись что-то нашептывать один другому, обмениваться красноречивыми взглядами, зашептались и Кураев с Елагиным, и лишь Мирович напряженно вглядывался в лицо наследника, желая услышать окончание его речи.

– И обещаю вам, – продолжил тот через паузу, – что все, кто был верен нам сегодня, честно служил, тот не будет нами забыт. Воистину так! – И с этими словами он чуть приподнял вверх правую руку, как бы приветствуя всех.

– Виват! Слава Петру Федоровичу! – дружно откликнулись все.

– С Рождеством Христовым всех, кто сегодня с нами, – громко поздравил собравшихся великий князь. И в тот момент музыканты подняли свои инструменты, грянула музыка. Капельдинер с легким поклоном подал Петру Федоровичу флейту, тот принял ее, смущенно улыбнулся, встал в общий ряд с исполнителями и заиграл, блаженно полуприкрыв глаза.

– Ну, каков наш будущий император? – спросил Мировича Кураев, прокричав слова ему прямо в ухо, поскольку звуки наполнившей зал музыки не позволяли говорить обычным голосом.

– На мой взгляд, он глубоко несчастен, – откровенно признался Василий Яковлевич.

– Что он сказал? – вплотную приблизился к ним Елагин, не расслышавший ответа Мировича.

– Он считает великого князя бедным и обиженным, – с усмешкой сообщил ему Кураев, изменив на свой лад смысл услышанной им фразы.

– В каком смысле бедный? – удивился Иван Перфильевич. – Великий князь не может быть ни бедным, ни богатым. Он великий князь…

– Я не то имел в виду, – напрягая голос, попытался объяснить Мирович. – Разве вы не видите, как он страдает?

– Вот как? Никогда бы не подумал. С чего это вы вдруг взяли?

– А разве вам самому это непонятно?

– Вы занятный молодой человек. И я по-настоящему рад нашему знакомству. Где вы остановились, чтобы я завтра мог прислать за вами свою карету и пригласить к себе?

Но тут со всех сторон закричали: «С Рождеством! С Рождеством!» За окном грянул пушечный салют, в небо взвились петарды и шутихи. Дамы завизжали от восторга, и наиболее нетерпеливая молодежь бросилась на крыльцо дворца. Мирович двинулся за ними, но не по той причине, что ему хотелось увидеть праздничный фейерверк, а потому, что великая княгиня в сопровождении нескольких камер-фрейлин, которые поспешно накинули ей на плечи соболью шубку, проследовала туда же.

Василий незаметно приблизился к ней сзади и встал так близко, что слышен был слабый аромат ее духов. Освещаемая вспышками разрывающихся высоко в небе ракет и петард, Екатерина Алексеевна стояла, чуть подняв вверх голову, и левой ладошкой прикрывала лицо от яркого света запускаемых снарядов. Подле нее стояла прехорошенькая худенькая и верткая брюнетка с мушкой на левой щеке и взвизгивала от восторга при каждом новом хлопке или разрыве, смешно подергивая маленькой головкой. С другой стороны от великой княгини находилась рыжеволосая девушка со множеством веснушек на простоватом, со вздернутым носиком, лице. Она вела себя более сдержанно, а может, просто стыдилась выказывать свой восторг и лишь слегка улыбалась, обнажая белые крепкие зубки.