Неподведенные итоги

К сожалению, один из рубцов оставил в его душе и я. Хотя я в этой истории выгляжу не очень-то красиво, тем не менее я ее расска­жу. Читатель уже знает, что в 1969 году я намеревался снять фильм по знаменитой пьесе Э. Ростана «Сирано де Бержерак». И прицелил­ся снимать в главной роли Евгения Евтушенко. И вот в это самое время был я на премьере в театре, сейчас уж не припомню в каком. Мы были с женой, и вдруг я увидел, что впереди сидят Владимир Высоцкий и Марина Влади. Володя перегнулся, поздоровался. Вооб­ще у нас как-то принято (ну, я был, правда, и постарше), что режис­серам артисты говорят «вы», а те говорят актерам «ты». Володя обратился ко мне: «Эльдар Александрович, это правда, что вы собира­етесь ставить „Сирано де Бержерака?“ Я отвечаю: „Правда“. „Вы знаете, мне очень бы хотелось попробоваться“, – сказал Володя. Думаю, ему было сказать это не просто. У нас не принято, чтобы ар­тисты просились на роли, и он, обращаясь ко мне, конечно, наступил на собственное чувство гордости. И тут я совершил невероятную бестактность. Я сказал: „Понимаете, Володя, я не хочу снимать в этой роли актера, мне хотелось бы снять поэта...“ Я знал, конечно, что Володя сочиняет песни. Правда, он мне был известен, да тогда не только мне, по песням блатным, жаргонным, „лагерным“, улич­ным, в общем, по своим ранним произведениям. Кроме того, ничего не было напечатано, поэтому я ничего не читал. И главное, он еще только подбирался, только приступал к тем произведениям, которые создали ему имя, принесли ему славу, настоящую, крупную, вели­кую. Этим песням еще предстояло родиться в будущем. „Но я же пишу. Стихи“, – сказал Володя, застенчиво улыбнувшись. Я про себя подумал: „Да, конечно. И очень славные песни. Но все-таки это не очень большая поэзия“.

Относился я к Высоцкому с огромным уважением как к артисту, и вообще он мне был крайне симпатичен. Мы договорились, что сде­лаем пробу. Мы репетировали, он отдавался этому делу очень страстно, очень темпераментно. Сняли кинопробу. К сожалению, проба не сохранилась. Через два-три года кинопробы отправляют на смыв, так как помещение, где они хранятся, «не резиновое». Однако фотографии Высоцкого в гриме Сирано сохранились в архиве поэта.

Все же травма, которую я нанес Володе, была в какой-то мере от­носительной, ибо картина вообще не состоялась. Знал ли Высоцкий о причине закрытия постановки или нет, мне неизвестно.

Но был один нюанс, из-за которого Высоцкий все равно не мог бы играть роль Сирано. Один из центральных эпизодов пьесы стро­ился Ростаном на том, что влюбленный Кристиан де Невильет, друг и соперник Бержерака, стоя под балконом предмета их общей страс­ти, не был в состоянии сочинить ни одного стихотворного экспро­мта. И тогда, невидимый для Роксаны, скрытый под балконом Сира­но начинает сочинять рифмованные признания в любви от имени Кристиана. И Роксана думает, что ее избранник де Невильет, не сходя с места, сочиняет такие дивные стихи. Если учесть уникаль­ный, неповторимый голос Высоцкого, то Роксану пришлось бы де­лать либо глухой, либо идиоткой. Или пришлось бы переозвучивать всю роль Высоцкого ординарным голосом, что было бы кретиниз­мом. Но проблема была решена иначе – фильм попросту не разре­шили снимать.

А через несколько лет мой друг сценарист, драматург и поэт Михаил Львовский, который являлся давним поклонником и собирате­лем Высоцкого, сделал мне царский подарок: подарил мне магнитофонные кассеты (специально переписал!), где было восемь часов зву­чания песен в исполнении Володи. Это случилось, пожалуй, году в 76-м. Якак раз поехал в отпуск в дом отдыха. И каждый день в «мертвый час» я ставил портативный магнитофон с песнями Высо­цкого и открывал для себя прекрасного, умного, ироничного, тонко­го, лиричного, многогранного поэта. Сначала я слушал один в номе­ре. Потом я вынес магнитофон на лестничную клетку, в холл, и каж­дый день в «мертвый час» в доме никто не спал, собиралось все боль­ше и больше людей. Через несколько дней около магнитофона был весь личный состав отдыхающих. Двадцать четыре дня прошли у меня и у многих под знаком песен Высоцкого. Они вызывали всеоб­щий восторг. В холле царила тишина, в которой гремел, хрипел, страдал, смеялся прекрасный голос Володи...

Я приехал в Москву потрясенный. И с тех пор стал его поклонни­ком – окончательным, безоговорочным, пожизненным, навсегда. По приезде я позвонил ему по телефону и сказал:

«Володя, ты себе не представляешь, какое счастье ты мне даро­вал. Я был на Пицунде и провел двадцать четыре дня рядом с тобой. Я слушал твои песни каждый день. Ты замечательный поэт, ты прекрасен, я тебя обожаю». Я наговорил ему огромное количество неж­ных, восторженных слов, и все они были искренни. Он засмеялся, до­вольный, и спросил: «А сейчас вы бы взяли меня на роль Сирано?» Я сказал: «Сейчас бы взял!» Мы оба рассмеялись и повесили трубки.