Неподвижная земля

«Не может быть никакого конца у всей этой стародавней истории», — такое рассуждение служило Сазонову надежным укрытием. Он жене даже ничего не открывал, когда праздничный или случайный будничный хмель развязывал ему язык.

Он никогда и ничего не рассказывал о том декабрьском дне. Как будто не было того дня.

А он был.

Осенью и зимой сорок второго на Северном Кавказе шли непрерывные бои. Немец рвался к Баку, а они его сдерживали, когда казалось, что сдержать такую махину — это и вовсе немыслимое дело.

Андрея ранило в руку, и он почти два месяца провалялся в медсанбате. Ему повезло — из медсанбата он вернулся в полк, в свой взвод, который занимал холмистую окраину станицы, окопы были вырыты в сплошных садах, среди фруктовых деревьев — голых по-зимнему, израненных осколками, обуглившихся.

Знал, когда вернуться, — к самому ужину. Было как раз тихо. Они устроились в пустой хате, за столом, на лавках, как люди. Вася Белых — вместе они к тому времени провоевали целую вечность, пять месяцев, — за котелком горохового супа со свиным салом рассказывал новости: кто ранен, кто убит, кого перевели и куда, и молодец Андрей, что поспел к своим, а то писаря́, телефонисты толкуют про наступление. Сорвется взвод с насиженного места, ищи его тогда на всех дорогах…

Они уже похлебали юшку и нарезали ножом сало, когда Вася хлопнул сам себя ложкой по лбу.

— Ну и голова у меня стала! Как продырявленная каска! Ничего в ней не держится… Ты же, Андрейша, чуть было не повстречался со своим земляком. Прислали его к нам — ну прямо на другой день, как тебя зацепило. И не просто земляк. Он говорил — в дружках вы ходили.

— А кто такой?

— Пояркова Петра ты знал? Знал такого?

— Спрашиваешь!.. С одного села мы, Озерного, в Северном Казахстане. А где же он, где Петька?

— Я потому и сказал — чуть было не повстречался… Месяца с полтора назад послал лейтенант разведку. Поискать проходы. Старшим пошел ефрейтор Семенихин, наш, бодайбинский. С ним и Поярков. Ну, ушли они, и так часа через два случилась какая-то заварушка на немецкой стороне, в холмах. Постреляли фрицы немного. И к нам не вернулись — ни тот, ни другой. Уже после них я туда лазил… Был приказ своими силами разведать обстановку, как там и что, чтобы, значит, легче было пробираться, я так понимаю.

— И ничего про них двоих не известно?

— Маленький ты, что ли? Первый месяц воюешь, что ли?.. Ротный писарь отправил по бумаге — тому домой и тому домой… Пропали, мол, без вести при исполнении своего воинского долга…

Лучше бы, верно, не знать вовсе, что Петька был рядом! И погиб неизвестно как… У Андрея получилось, что он от своих отстал при формировании. Озерновцы, по слухам, воевали все больше под Москвой, а теперь — под Сталинградом.

Нет ничего хуже — терять близких на войне… Но эту остроту потери притупляло то, что и рядом с тобой, с тобой самим, насвистывают пули, повизгивают минные осколки, тяжело отдуваются дальнобойные снаряды, и с неба сваливаются, ухая, крупные авиабомбы…

Потом началось…

После контрудара наших под городом Орджоникидзе, по-старому если — под Владикавказом, фронт пришел в движение, и покатилась вперед та самая война, которую туманно предрекали телефонисты и писаря.

«В результате наступательных боев…» — так говорилось в сводках Совинформбюро.

А для обычного стрелкового взвода это означало: чавкающая под ногами невидимая грязь, сплошное месиво из глины и нехрусткого кавказского снега; зеленая ракета — к атаке на станицу, оставленную каких-нибудь три месяца назад; азарт удачи, когда врываешься в дымящуюся улицу и видишь в отдалении — мечутся шинели болотного цвета, спешат оттянуться назад, и в немецких сводках про то говорится: «в целях сокращения линии фронта».

Долгие годы Сазонов считал, что поступает правильно, никому не рассказывая о том декабрьском дне. Но случались у него — как не случаться — и приступы сомнения.

Он думал: пусть правда будет для Даши не слаще полыни, что пробивается из-под снега в необильные зимы. Но лучше любая правда, чем смутная неопределенность, чем ожидание, ставшее тягостной привычкой за четверть века.

Лучше? Не ему судить, что лучше, что хуже. А почему бы и нет? Почему?.. Не загульного же сверстника он покрывает, завернувшего на приманчивый огонек к одинокой несытой бабенке.

Одна такая захваченная в своей избе с чужим мужем кричала его жене:

— Как наши мужики все там пооставались, а твой вернулся невредимый, так ты думаешь, он тебе одной достаться должен?.. Тебе одной?

В том фронтовом деле Сазонов не набивался в очевидцы, в поверенные чужих тайн.

А просто так случилось.

Их взвод послали занять зачем-то хутор Кизиловый Обрыв. Неподалеку от большой станицы, откуда выбили егерский батальон. Считалось, что немцев в Кизиловом нет. То ли ушли, то ли вообще не стояли там постоянно. А вот командиру полка хутор для каких-то целей понадобился.

На перепроверку лейтенант послал Васю Белых.