Неподвижная земля

Всадники приблизились.

Старшина спешился первым, — приложив руку к груди, он почтительно приветствовал аксакала.

— И наш командир, старший лейтенант Жихарев, тоже приветствует тебя, — кивнул он в сторону русского, который не слезал с коня из вежливости, ожидая, разрешит ли хозяин сделать привал.

Старший лейтенант молча приложил руку к козырьку выгоревшей на солнце фуражки.

— Мы сделали большой переход, — продолжал старшина. — Человек что хочешь вытерпит, а кони устали. А завтра нам дальше… Герману мало воевать на фронте, он и в наш тыл посылает своих людей.

— Диверсан? — понимающе спросил старик.

— Да, диверсан…

— Я чужих здесь не видал и не слыхал ни от кого про чужих. А теперь, если позволите, я хочу у вас спросить…

— Аксакал! — снова приложил руку к груди старшина. — Все, что знаю, все, что можно сказать, вы от меня услышите. Ни одного слова не утаю.

— Тогда скажи мне: неужели так велика опасность? Неужели в наши далекие, забытые аллахом пески придут германы?.. Для чего требуется, скажи, так много красных аскеров?

Старшина обернулся на своих и сказал:

— Разве нас много? Всего шесть человек.

— Вас шесть. А три дня назад у нас в Каркыне ночевал отряд — такой же, как ваш, тоже шесть…

Старший лейтенант подошел к ним и остановился рядом, прислушиваясь к разговору.

— А кто был у них командиром? — спросил старшина. — Старший лейтенант, как наш? — Он кивнул в сторону Жихарева. — Или два кубика было у него на воротнике? Или один кирпич, шпала — капитан?

— Алибай, — не поворачивая головы, позвал Абдрахман.

— Два кубика было, — сказал тот. — Его все называли — летинан.

— Молодой?

— Двадцать или двадцать два, больше нет, — добавил Абеке.

— Этого я не знаю, не встречал раньше, — сказал молчавший до сих пор Жихарев. — Наверно, недавно у нас.

И старик уже не удивился, что этот русский военный тоже знает его родной язык.

Тем временем один из бойцов неторопливо сходил к колодцу — посмотрел, хватит ли воды, чтобы напоить коней, когда они выстоятся, а вернувшись, обратился к Абдрахману:

— Аксакал, вы не беспокойтесь, вечером мы сами наполним колоду. Только пусть ваш сын пригонит атана.

— Пусть пригонит, — согласился старик. — А скажи мне, парень, Оразбай из Кара-Узеня не твой ли отец?

— Ойбай! Аксакал, вы знаете моего отца?

— Знаю. Мы вместе жили в колхозе «Жана-тап», ходили там за верблюдами. Потом Оразбай с семьей откочевал — собирался в Джаныбек, к родне своей жены.

— Абеке!.. Теперь и я вспомнил! Я учился в семилетке в райцентре, у вас на ферме бывал только летом. Два лета бывал. Незадолго до войны мы с отцом приезжали в «Жана-тап», но вас там не было.

— Наверно, отец женить тебя хотел?

— Ойбай! Моя жена еще на свет не родилась. Холостым, как я, лучше гулять.

— Тебя Касым зовут, верно? — припомнил старик. — Знаешь, Касым, а ведь у нас в песках был слух, что тебя убили на фронте. А ты жив… Слава аллаху, что не каждый слух сбывается, не каждая весть — правда…

— Не каждый слух сбывается, ты видишь?

Эти же слова старик повторил и Жаныл в сторонке. Она молча кивнула, но не сумела скрыть мгновенно закипевших слез.

— Вот-вот… — продолжал он. — Плачешь, что нет писем от Джилкибая. От Касыма тоже не было. Полгода нет писем, это не значит, что нашего Джилкибая убили. Пригони овцу. Того мяса, что осталось, не хватит для новых гостей.

Гости тоже не остались в долгу. Старшина отсыпал хозяевам хороший кулек кускового сахару.

Старик расколол один на три части и роздал внукам.

Самая младшая — дочка Жаныл — сморщилась и расплакалась от непривычного вкуса во рту. Но потом распробовала, и на лице у нее появилась улыбка.

Старшина, возившийся со своим вещмешком, тоже улыбнулся, подумал и добавил им еще несколько кусков сахару.

Ночью стойбище затихло.

Улегся огонь в очаге, и даже угли не вспыхивали. Полная луна повисла над барханами. В тишине слышался дружный, мерный хруст, лошади посапывали и пофыркивали.

Рахыш, недовольный присутствием чужих лошадей, как-то изловчился, дотянулся и лягнул пегого мерина. Тот обиженно и возмущенно вскрикнул. Рахыш — тоже, но у него в голосе слышалось явное злорадство.

Из густой тени к ним поспешно шагнул Касым. Вышел из юрты и старик. Они развели драчунов, и Касым вернулся на пост. Рядом с ним, спиной прислонившись к изгороди, устроился Абдрахман.

— Все тихо? — спросил он караульного.

— Тихо, — ответил Касым.

— А твой отец знает, что ты живой?

— Я писал ему в Джаныбек. Но если он куда-нибудь кочевал, письмо могло и не дойти. Но мы, наверно, будем там… Узнаю, где он, еще раз напишу…

— Напиши… Живой — должен писать отцу. А ты до утра будешь сидеть?

— Луна повыше поднимется, я тогда разбужу Халлыназара, после меня его очередь.

— Это который туркмен?

— Да.

— Ладно. Если твой диверсан придет, меня тоже разбуди.

Спать он пошел в ту юрту, где находились дети и женщины, — надежнее, чтобы снохи были рядом, когда на колодце так много молодых мужчин, тем более если кое-кто из них думает, что холостым лучше гулять, чем быть женатым. Касым еще какое-то время сидел один, посматривая, высоко ли поднялась луна.