Неподвижная земля

— Лучше всего отпусти… Зачем выслуживаешься? Ты был заброшен сюда, как и мы. Тебе веры все равно не будет. Пристрелят потом, как собаку… А если уйдем и ты уйдешь с нами — кто нас найдет в песках?

Досымжан с трудом, держась за бок, подполз к нему — сунул в рот какую-то тряпку и обвязал бинтом вокруг шеи.

Жетибай один — на свой страх и риск — уходил в глубь песков. Под ним шел Рахыш, От всей поклажи, которую прежде нес на себе каркынский жеребец, был оставлен вещмешок, в котором хранились мины и часть взрывчатки, и мешок из сыромяти — с запасом воды.

Рахыш уносил Жетибая все дальше и дальше. Здесь уже не было слышно выстрелов.

Несколько раз он прибегал к одному и тому же приему: обогнув бархан, останавливал коня и ждал, не наткнется ли на него — лицом к лицу — несдержанный преследователь.

Но преследователем был все-таки не Алибай, а Шеген.

Стоило приблизиться к бархану, скрывшему Жетибая, Шеген делал крюк в сторону, и Жетибаю ничего не оставалось, как снова посылать коня вперед.

Рахыш в горячке сперва шел легко, но все чаще и чаще начал спотыкаться. Ни камча, ни шенкеля не помогали.

Но спотыкаться стал и конь Шегена — серый в яблоках.

Лейтенант и Алибай ехали по следу Шегена. Возле одного из барханов след шегеновского коня скрестился с другим следом. Алибай закричал:

— Это он! Это Рахыш! Я узна́ю его след хоть в тысячном табуне. Был знаменитый Есполай-Жирен… Рахыш его внук.

Алибай заторопился, но Воронов ухватил его коня за повод, и снова пошла та же размеренная рысь. Воронов приостановился там, где следы расходились.

— Смотри… Здесь Жетибай ждал его, а Шеген взял правее… Но мы с тобой пойдем за Жетибаем.

Алибай не сразу ответил:

— Пойдем… Но Рахыш может уйти от всех. Рахыш всегда брал первые подарки на скачках в районе. Рахыш — догонит ли Шеген его? Догоним ли мы?

Они поехали дальше, и через какое-то время Алибай привстал на стременах.

— Рахыш! Рахыш! — закричал он и, забыв об опасности, забыв обо всем, помчался вперед.

На знакомый голос тот откликнулся долгим ржанием.

Алибай положил голову коня на колени, гладил его по взъерошенной шерсти.

— Рахыш… Это я. Ты меня ждал. Ты узнал.

Достаточно было одного взгляда: нога сломана, это — конец. Это понимал Воронов. Алибай тоже понял. Понимал и жеребец, который сделал отчаянную, судорожную попытку встать — и не смог, и еще раз вскинулся — и не смог, и он смотрел на хозяина, и слезы из его больших глаз застревали в темно-рыжей шерсти.

— Летинан… — сказал Алибай, не глядя на Воронова. — Мой Рахыш пропал…

— Алибай, нет… — ответил Воронов, подбирая слова. — Рахыш был твоим другом. Последнее, что ты можешь для него сделать, — чтобы он не мучился… Ты должен. Ты сам.

— Он был жеребенком, когда отец привел его к нам из «Жана-тапа». Мы тогда все вместе жили в Кос-Кудуке.

Воронов вытащил из кобуры «ТТ», поставил на боевой взвод и протянул пистолет Алибаю.

— Вплотную. В ухо.

Он тронул коня — теперь по следу пешехода.

Выстрел сзади прозвучал приглушенно, выстрела почти не было слышно.

«Мне бы он этого не простил ни за что, хоть ничего другого не оставалось», — сказал лейтенант самому себе.

Он ехал не оборачиваясь, даже когда почувствовал, что Алибай догоняет его.

А тот, догнав, пустил своего коня рядом и молча вернул пистолет лейтенанту.

Шеген уставал и начинал спотыкаться и снова приходил в себя, но не останавливался ни на минуту.

Впереди виднелась надземная постройка древнего мазара[18], сложенная из темно-серых глыб гранита.

— Хан-Сары? — спросил он и ответил: — Да, Хан-Сары.

Он изнемог от одиночества, от напряжения и начал разговаривать вслух.

— Сколько раз отец сюда приходил на джайляу? Три?.. Нет, четыре лета подряд… Нас, мальчишек, пугали, что в Хан-Сары есть невидимая охрана — шайтаны, джинны, огромные змеи… Но мы все равно лазили. Жетибай пойдет вниз или не пойдет? Если знает — там два входа в подземелье, то, конечно, пойдет… Он пойдет, и я пойду.

Шеген заторопился.

Он на какое-то время потерял Жетибая из виду, а важно было знать, что тот намерен предпринять.

Этот же мазар видел и Жетибай.

По тому, как уверенно он направлялся к нему, можно было понять, что место ему хорошо известно. Жетибай осмотрелся, заметил вдали Шегена и дал по нему очередь.

Внутри крутые каменные ступени, истертые временем, вели вниз. Жетибай спустился, и стало темно, сюда проникали отдаленные солнечные блики, потом и бликов не стало. Он шел ощупью, держась за холодные стены. Он прислушивался, — но все было тихо.

Жетибай позволил себе немного расслабиться и на минуту присесть у стены, когда поднялся, то вовсе не сзади, как он опасался, а спереди раздался голос, до неузнаваемости измененный узким пространством:

— Жетибай!.. Стой! Бросай оружие!

Пистолетный выстрел прозвучал пушечным громом. Стрелял и Шеген, и подземелье наполнялось раскатами, и тот, и другой кашляли от удушливого порохового дыма.

Жетибай заманивал, но Шеген был осторожен.

— У-у, шайтан… Знает, — проворчал Жетибай. — Имя знает, подземелье это знает…