Непокоренная Березина

— Мы не одни у Центра, товарищ командир. Может, кто-то нужен был раньше нас.

— Не думаю. Мы не на второстепенном направлении. Дорога Минск — Москва — это главный нерв немецкой группы армий «Центр».

— Коль так, то и беспокоиться нечего. Будет самолет! Вон, приглядитесь-ка, на небе и голубой лоскуток высветился. Авось распогодится.

— Где? — спросил, сняв с головы мокрый капюшон, Огнивцев.

— Вон там, за болотом, на взлете берез. Видите? Как косынка, голубеет.

— А и впрямь распогоживается, — обрадованно произнес командир. — Глядишь, сегодня в ночь и повезет!

— Заждались, заждались, товарищ командир…

— Не то слово, Николай Федорович. В Москве побывать — чашу счастья испить. Какое же сердце не возрадуется встрече со столицей? Из Коми я, таежник, северянин, а вот поди ты… Прикипел к Москве.

— Да-а… Что-то вас там ждет? Зачем вызывают? Может, в Центре недовольны, что отошли от северных лесов, главной магистрали?

— Все может быть, Федорыч. Издали многое кажется не так, как складывается на самом деле. Как у нас с грузами да ранеными?

— Все подготовлено и подвезено. Да и какой там груз? Письма, кое-какие трофеи…

— Сколько раненых?

— Восемь. Пять десантников и три партизана из отряда Ероцкого.

— Да нас четверо. Двенадцать.

— В самый раз. Увезет.

— Увезти-то увезет. Но когда? Вот вопрос.

На взмыленной большеухой лошаденке прискакал гонец от радистов.

— Получена радиограмма. Ждать сегодня ночью, — доложил он с плохо скрываемой радостью — настроение командира передалось и бойцам.

Самолет действительно пришел в следующую ночь. Минувшая еще куражилась обрывками растрепанных туч, но эта была чистой и свежей. Ли-2 встретили конвертом из пяти жарких костров. Все бросали вверх сорванные с головы шапки… Летчиков и инструктора-парашютиста качали, тискали в объятиях…

— Да отпустите же, братцы! — отбивались пилоты. — Кости поломаете, не долетим…

— Вы же с Большой земли! От вас столицей пахнет!

— Дайте хоть за куртки ваши подержаться!

— Ошиблись, братцы! Мы пропахли партизанским дымом. То брянский, то смоленский, то теперь ваш…

— Приветствия окончены. Загружай!

Погрузка началась немедленно. Первыми внесли или ввели под руки раненых. Командир экипажа лично у трапа считал:

— Четыре, пять, шесть… Сколько всех?

— Восемь.

— Пассажиры есть?

— Четверо.

— А это что?

— Коляска от мотоцикла.

— А на какой черт она?

— Так мы и мотоцикл с нею…

— И он не нужен!

— Товарищ пилот… Это мотоцикл особый. Для музея. На нем сам шеф Борисовского гестапо ездил.

— Ухлопали его?

— Так точно! Отъездился.

— Тогда кати! А это что?..

— Самый ценный груз. Любовь!

— Письма что ли?

— Так точно! Лично моих тридцать восемь, — пошутил подошедший к самолету Леня Хамченков.

— Так много?! Когда же вы их писали?

— Через день по три слова: «Любовь все разгорается».

— Васька! Мой депеш не растеряй. К теще адресованный.

— Что за такой депеш?

— Инструкция, как реконструировать мою перину.

— Зачем ее реконструировать?

— Чудак. Раньше я спал на пуху, теперь привык на лапнике да мху.

— Кончай шутки, ребята. Время загрузки истекает.

— А мы уже все и погрузили.

— Ай да ребята. Ну, молодцы!

— Так мы ж десантники!

С начальником штаба Алексеевым, который на базе временно оставался за командира, было все обговорено заранее, но не лишними были и еще кое-какие напутствия:

— Разведку не прекращать, ни ближнюю, ни дальнюю!

— Так и будет, товарищ командир.

— Подготовку к зиме продолжать, особенно заготовку продовольствия. Заметет — самолет не сядет, да и к сброшенным грузам не так-то просто по сугробам добираться.

— Тут снега, говорят, не глубокие.

— Всякие зимы бывают.

— Учтем и это. Сколько думаете пробыть в Москве?

— Неделю, не больше. Впрочем, какая будет погода. Если возникнут осложнения, немедленно радируйте. Постараюсь тут же вернуться.

— Есть, товарищ командир!

Пилот выглянул из двери самолета, показал на часы. Командир и начальник штаба обнялись.

— Счастливо!

Самолет тяжело разбежался по поляне, подпрыгнул раз, второй и, благополучно оторвавшись от земли, поплыл над макушками деревьев, натужно забираясь все выше и выше, строгим курсом на северные звезды. Слева гибкой лентой потянулась знакомая, ставшая родной и близкой река Березина. Неспокойна, тревожна она ночью. Стелются, взметываются по ее берегам пожары, и оттого воды ее багрово кровавы. Сколько их, всполошных пожаров на горизонте! Что там горит? Казармы оккупантов, их штабы или мирные избы крестьян, землянки, подожженные карателями? Нет. Карателям уже нечего тут жечь. Они спалили на белорусской земле все, что могли спалить. Теперь на них самих обрушилась всенародная месть! Горит земля под ногами фашистских оккупантов. Не сдается, не покоряется гордая советская Березина. Как вешним половодьем, смывает она бурными водами весь хлам со своих чистых, светлых берегов. Смыты ею следы иноземных солдат Наполеона, кайзера, Пилсудского. Смоет она и следы кованых сапог солдат Адольфа Гитлера. Ведь родная Белоруссия в беде своей не осталась одна. У нее столько братьев и сестер! И каждый тянет ей руку помощи.