Непокоренный. От чудом уцелевшего в Освенциме до легенды Уолл-стрит: выдающаяся история Зигберта Вильцига

В 2017 году, когда Джесси, внуку Зигги, был тридцать один год, я встретился с ним в процессе работы над книгой, и было удивительно, насколько он был похож на фотографии Зигги в этом возрасте: то же привлекательное лицо, точеный подбородок и копна темных волос. Джесси унаследовал и страсть деда к сохранению памяти об иудаизме и Холокосте: он был одним из председателей комитета информации о Холокосте в Пенсильванском университете, а после окончания Уортонской школы бизнеса вступил в Совет следующего поколения Американского мемориального музея Холокоста. Джесси говорил, что это Зигги вдохновил его поддерживать еврейскую общину, жениться на глубоко религиозной еврейке и носить ермолку. Мы с Джесси даже похихикали при мысли о том, как Зигги сейчас смотрит с небес вниз с распростертыми руками и восклицает «Мазл тов!», причем так громко, что его слышит каждый еврей в США.

Когда родился Джесси, Зигги организовал брит милу – ритуальное обрезание еврейских мальчиков – и включил в церемонию необычный обряд: его восьмидневного внука пронесли по всему залу, передавая от одного выжившего узника другому. Эли Визель имел честь передать младенца Зигги, который выступал в роли сандака – человека, который держит на коленях новорожденного, пока моэль, специально обученный раввин или врач, совершает акт обрезания.

«Преемственность поколений – это то, ради чего жил мой дед, – рассуждал Джесси. – Он был уверен, что пережил Холокост, чтобы помочь устроить будущее еврейского народа, и эта уверенность сказывалась во всем, что он делал».

В 1990-х годах Зигги каждое воскресенье проводил с внуками. Человек, у которого почти никогда не было времени на что-то, кроме бизнеса, неизменно посещал школьные мероприятия мальчиков и праздничные обеды с ними. Почти каждый раз днем в воскресенье он пунктуально прибывал домой к своей дочери Шерри с коробками шоколадных конфет, чтобы поиграть с Джесси и Джонатаном в карточные игры.

«Когда было тепло, – рассказывал Джесси, – он порой говорил: “Знаете, в Освенциме никогда не было солнца”. Если стояла зима, он массировал пораженные артритом руки и замечал: “В Маутхаузене постоянно было очень холодно”. Я думаю, он видел в нас слушателей, так что в воскресенье у нас всегда были конфеты, карты и лекция о Холокосте. Я думаю, что многое от него унаследовал. Сейчас каждый раз, когда кто-то что-то говорит, я использую это как шанс пуститься в рассуждения о Холокосте».

Младший сын Шерри, Джонатан, тоже многое перенял от деда. Он был назван в честь двух маленьких родственников Зигги, убитых во время Холокоста, и, когда ему исполнилось тринадцать, Шерри подготовила для каждого из гостей на его бар-мицве экземпляр стихотворения «Бабочка», написанного Павлом Фридманом в двадцать один год в концентрационном лагере Терезин. Фридман умер в Освенциме через два года. У других еврейских мальчиков бар-мицвы часто бывали тематическими: спортивными или основанными на голливудских фильмах. А стихотворение Павла, врученное гостям Джонатана, значило, что это не обычная американская бар-мицва, а напоминание о прошлом деда, прошедшего Холокост.

Джонатан решил изучать компьютерные технологии и основал IT-компанию по созданию образовательных программ для детей с аутизмом. «Отец очень уважал Джонатана за его доброту и сострадание, – сказала Шерри. – Он смотрел на него с восхищением, что совсем не стыковалось с его обычным преклонением перед высокими оценками и измерением успешности человека в долларах и центах. Возможно, тут сказывалось его прошлое: отец был глубоко тронут достоинством Джонатана, его сердечностью и способностью к сопереживанию. Зигги невероятно гордился бы внуком, поставившим в жизни цель помогать нуждающимся».

Джонатан, как и старший брат, тоже женился на еврейке. Он стоял под хупой – традиционным иудейским брачным покрывалом – и был закутан в талит Зигги – молитвенное облачение, которым тот пользовался более тридцати лет. Сына Джонатана, правнука Зигги, назвали Шмуэлем Ицхаком, в соответствии с традицией: Шмуэль было еврейским именем Зигги, а Ицхак – еврейским именем его отца Исидора.

В 2001 году из-за рака Зигги перестал выходить, и Шерри стала по воскресеньям возить сыновей к деду в Форт-Ли. «Слезы в его глазах выступали при виде внуков – они были самыми важными людьми в его жизни, – сказала она. – Когда он знал, что они приедут, то одевался как можно тщательнее, притворяясь перед ними, что не так уж и болен».

«Он устраивал для нас настоящее шоу, облачаясь в костюм и галстук, которые, вероятно, не носил до того всю неделю», – сказал Джесси. Для Зигги это время было драгоценным – важнее любой финансовой победы или общественного признания. «Есть фотографии, где мы танцуем у меня на бар-мицве, – вспоминал Джесси. – Он обнимает меня и плачет, и мы с братом думаем, что он видел в нас живое доказательство того, что иудаизм продолжает жить, что у еврейства есть будущее».