Непокоренный. От чудом уцелевшего в Освенциме до легенды Уолл-стрит: выдающаяся история Зигберта Вильцига

«Хочешь знать, почему я так много работаю? – спросил он своего помощника уже в 1990-х годах. – Все началось, когда я был еще подростком в Берлине, и евреев принуждали к рабскому труду. Мы работали больше, чем неевреи, потому что мы боялись больше, чем неевреи. Когда эсэсовцы пришли за нами, офицеры вермахта, отвечавшие за наш завод, сказали: “Пусть они остаются. Они работают лучше остальных. Они работают больше, они умнее – давайте оставим их на заводе”. А если мы работали хуже, они грозили отправить нас “на восток”. Они не говорили о концентрационных лагерях, но мы, конечно, все понимали».

«Так много работаю» – то есть на максимальной скорости и с максимальным объемом. Например, не было случая, чтобы он просто говорил по телефону. Он расхаживал по комнате, выкрикивая указания; за ним бежали секретари, придерживая провод над головами, чтобы тот не разметал бумаги с его массивного письменного стола. Он разговаривал всем телом, как это делают ярмарочные зазывалы. Рот, руки и ноги двигались так, что речь становилась не только слышна, но и видна. Его голос гремел, как пушечные выстрелы, а припадки гнева далеко не всегда были забавными. Один из таких эпизодов вспоминал Эхаб Зиед, шофер египетского происхождения, возивший Зигги на протяжении почти двадцати лет: «Мистер Вильциг фанатически ненавидел бананы с малейшими пятнышками. Однажды он позвонил мне в районе полуночи и заорал в трубку: “Приезжай! Немедленно приезжай!” Я жил всего в миле, поэтому быстро завел лимузин и помчался к нему – подумал, что, может быть, ему очень плохо. Я приехал – и он указал на банан, который купил другой шофер. “Только посмотри, что купил мне этот парень!” – кричал он. Я посмотрел: на кожуре было несколько пятнышек – он перезрел. “Убери его отсюда!” Всего несколько точек или пятнышек на банане – и он уже выходил из себя».

Банан с коричневыми точками казался ему гнилым и напоминал о прогнившей пище в Освенциме, но понять это могли лишь самые близкие люди. Другие свидетели его гневных тирад просто считали его психически неуравновешенным.

Состояние, известное как посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), не входило в «Руководство по диагностике и статистическому учету психических расстройств» Американской ассоциации психиатров до 1980 года, но и после этого поведение людей, переживших Холокост, не давало возможности для эффективной постановки диагноза. Говорить Зигги о том, что у него, возможно, наблюдается психическое расстройство, было бессмысленно: в его глазах все психиатры были просто жуликами. По его мнению, люди были психически здоровы или больны лишь на основании его собственных диагнозов. Например, если посетитель его офиса дергался, заикался или переминался с ноги на ногу, этого было достаточно, чтобы Зигги счел такого человека психически больным. Der Мensch ist leider nicht normal, «к сожалению, этот человек ненормален», – шептал он по-немецки Айвену или Шерри, после чего вставал и, глядя на часы, объявлял посетителю: «Нам нужно уходить. У меня только что спустило колесо в машине, его надо заменить. Удачи вам во всех начинаниях. Спасибо, что пришли». И выбегал из кабинета.

Зигги не требовался психиатр, чтобы решить, кто тут полоумный. Сам же он, разумеется, считал себя психически здоровым и сильным – человеком, который не стал прыгать на колючую проволоку под напряжением, чтобы покончить с собой. Странности его поведения были привилегией человека, которого не удалось уничтожить даже эсэсовцам. «Каждый день, пока я жив, – часто говорил он, – это еще один день, в который Гитлер не смог меня убить».

А если уж его не убил Гитлер, то какие шансы могли быть у Федеральной резервной системы?

16 «Шмуки» из правительства

В журнале New Jersey Business писали: «Вильциг – единственная в мире жертва Холокоста, возглавившая и крупный банк Нью-Джерси, и нефтяную компанию, торгуемую на Нью-Йоркской фондовой бирже»[79]. По всем разумным оценкам, он принимал активное участие в росте американской экономики, но в ФРС так не думали. Там его считали ренегатом, которого следует вывести на чистую воду.

И наоборот, Зигги считал представителей регулирующих органов «шмуками» из правительства, которые даже не представляют, о чем они говорят. Они могли сколько угодно настаивать на том, чтобы он отказался от одной из компаний, которым принес успех, но он не собирался этого делать. По крайней мере – без борьбы.

«В Зигги глубоко укоренилась ненависть к властям, – отмечал бывший директор банка Дон Бреннер, – что, несомненно, объяснялось его лагерным опытом. Он не терпел, когда кто-нибудь командовал ему, что делать. Эта неприязнь была глубокой и очевидной для всех».