Непокоренный. От чудом уцелевшего в Освенциме до легенды Уолл-стрит: выдающаяся история Зигберта Вильцига

Все члены совета понимали, что начиная с послевоенных лет отрицателей Холокоста становилось все больше. Тогда французский журналист Морис Бардеш, самопровозглашенный фашист, опубликовал несколько статей, в которых утверждал, что газовые камеры в концентрационных лагерях использовались только для дезинфекции одежды, что фотографии и документы, приводимые как доказательство массовых убийств евреев, сфабрикованы, да и в любом случае евреи заслуживали самого сурового обращения, поскольку были врагами Германии.

Разжигали костер отрицания и другие «ревизионисты», как их иногда называли. Среди них были Пэт Бьюкенен, архиконсервативный журналист; Дэвид Дьюк, ультраправый политик и бывший Великий магистр ку-клукс-клана; Дэвид Ирвинг – английский автор, утверждавший, будто в Освенциме вообще не было газовых камер – только имитации, построенные уже после войны, и что Адольф Гитлер ничего не знал об истреблении евреев, а если бы знал, то воспротивился бы ему.

Зачем же, вопрошали члены совета, строить музей в самом центре мемориального пространства США – рядом с Национальной аллеей, географическим ядром памятников Вашингтона, – как не в качестве страховки от таких вопиющих искажений истории? По словам консервативного раввина Сеймура Зигеля, музей должен был установить «на научной и нерушимой основе историческую правду и дать истинную информацию о событии».

Однако члены совета признавали, что каждый музей дает свое видение истории и собственную интерпретацию событий. Какую же историю будет рассказывать вашингтонский музей? Будет ли это еврейский музей, закрывающий двери в Йом Кипур, или американский музей, остающийся открытым в этот день? Нужно ли сделать акцент на победителях-союзниках или же на еврейском сопротивлении – восстании в Варшавском гетто и создании Государства Израиль? Какие цитаты написать на стенах музейного Зала памяти: библейские («Да благословенна будет память о них») или из дневников очевидцев (как последняя строчка дневника Анны Франк: «Несмотря ни на что, я все еще верю, что в глубине души все люди добры»)? Должна ли архитектура музея быть скромной и легко вписывающейся в общий ансамбль Национальной аллеи или, наоборот, вызывать чувство беспокойства и непринадлежности к местной архитектурной доминанте? Все эти вопросы рождали споры.

Деятельность Зигги в эти беспокойные месяцы хорошо запомнилась Эли Пфефферкорну, который работал плечом к плечу с Визелем. Пфефферкорн несколько месяцев провел в Майданеке и других концентрационных лагерях, затем пережил марш смерти в Терезиенштадт, где был освобожден Красной армией 8 мая 1945 года.

Сначала Пфефферкорн, оставшийся сиротой, отправился в Англию, затем приехал в США, получил степень в области истории в Брауновском университете и стал научным директором USHMM.

«Наблюдать за Зигги было невероятно интересно», – писал Пфефферкорн в своих воспоминаниях, подчеркивая его «компактное телосложение, энергию, которая била через край; шапку кудрявых волос на голове; тщательно пригнанную одежду». Он продолжал: «Визель пригласил Зигги разобраться в фискальной деятельности совета. Понимая насущность ситуации, он выкроил время и, вместо того чтобы руководить повседневными операциями своего банка, приехал в Вашингтон. Стальная решимость, которая, несомненно, и сделала его владельцем и президентом банка, помогла ему и в исследовании структуры совета. Не обращая внимания на глубоко закосневшую бюрократию, он разложил по полочкам деятельность совета и поделился рекомендациями по повышению качества управления»[90].

Когда Визель назначил Зигги главным советником председателя, тот провел исследование методов набора персонала в музей и был поражен. «За тридцать лет в бизнесе, – писал он членам совета, – я никогда не встречал такого отсутствия контроля за наймом». В особенности его возмутило то, что у сотрудников не проверяли рекомендации, не выясняли зарплатные ожидания («в некоторых случаях новые сотрудники получали прибавку к зарплате от 25 % до 90 %») и не проводили достаточной проверки биографии сотрудников. «Да у нас могли бы работать палестинские террористы!» – саркастически восклицал он.

Зигги учредил меры, которые назвал «минимальными для любого ответственного бизнеса или организации»: ввел должностные инструкции, стал собирать детальные резюме всех желающих трудоустроиться в музей, обязал предоставлять рекомендации из двух рабочих источников и отчеты о кредитной истории. Он пояснил членам совета: «Если человек обанкротился или против него открыто судебное дело, мы едва ли возьмем его на работу, где нужно заниматься наличными или чеками».