Непокоренный. От чудом уцелевшего в Освенциме до легенды Уолл-стрит: выдающаяся история Зигберта Вильцига

«У меня есть для вас поручение, – сказал он. – Я хочу, чтобы вы стали моими помощниками. Вы – будущее Америки. – Он указывал на каждого поочередно. – Не говорите себе: “Я католик. Я протестант. Я чернокожий. Я латиноамериканец. Меня это не коснется”. Мы, выжившие узники, помним праведников-неевреев, и я никогда не перестану напоминать о них: о датчанах, которые спасли за одну ночь 95 процентов своего еврейского населения; о голландцах, о югославах, об итальянцах, которым удалось спасти 87 процентов итальянских евреев… Но что в это время делал папа?»

Хотя многие итальянцы внесли свой вклад в дело спасения евреев, уступчивость папы Пия XII нацистам приводила Зигги в возмущение, и он проходился по ней в ходе почти всех своих лекций о Холокосте.

«В детстве, – сказал он собравшимся, – я однажды обманом пробрался в кинотеатр, чтобы посмотреть новостную хронику. И клянусь Всемогущим Богом, что я видел, как папа благословляет германское оружие и дивизии нацистских солдат, отправляющихся на борьбу с большевиками. В Освенциме погибли многие праведные священники и монахини, но, когда после войны папу спросили, что он сделал для спасения евреев, он ответил: “Я молился за них”».

Наряду с критикой Пия XII Зигги расточал похвалы его преемнику Иоанну XXIII, который в 1930-х годах, будучи еще нунцием, всеми способами стремился спасать евреев – в частности, выдавал им свидетельства о крещении и лично пытался освободить евреев даже из концентрационных лагерей. В глазах Зигги папа Иоанн был величайшим из героев.

Среди почетных гостей, приглашенных в президиум, было несколько выживших жертв Холокоста. Зигги указал на Сэма Гальперна – возможно, самого крупномасштабного строителя в истории Нью-Джерси, бывшего узника лагеря Камёнка.

«Этого человека, – сказал Зигги, – спасла семья польских католиков. Мы помним их и всех других праведных неевреев. Я обращаюсь к сидящим здесь студентам-неевреям с призывом помнить о словах Мартина Нимеллера, видного протестантского пастора, который провел много лет в концлагерях. Он говорил: “Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал, ведь я не коммунист. Потом они пришли за социал-демократами, я молчал, ведь я не социал-демократ. Потом они пришли за членами профсоюза, я молчал, я ведь не член профсоюза. Потом они пришли за евреями, я молчал, ведь я не еврей. А потом они пришли за мной, и уже не было никого, кто мог бы протестовать”[98]. Вот почему все зависит от вас – черных и белых, христиан и евреев, ото всех в равной степени. Помогите нам бороться с этими отрицателями, потому что никто не может чувствовать себя в безопасности. Сегодня взялись за евреев. Завтра – за кого-нибудь еще… Посмотрите в окно – там светит солнце. В Освенциме солнца не было никогда. Призываю на вас, молодые люди, Божье благословение: пусть солнце светит вам всегда. И несмотря на все свои кошмары, я не буду отмалчиваться. Спасибо».

Одна из студенток подняла руку: «Мистер Вильциг, можно ли выразить словами ощущения от освобождения?»

«Наверное, нет, – сказал он. – За две недели до освобождения я похудел до сорока килограммов. Я уговаривал себя, что выживу, но, честно говоря, в последние дни перед освобождением мне казалось, что долго я не протяну. Уже после освобождения мы были окружены смертью и умиранием. Мы почти ничего не ощущали. Когда ты уже почти на том свете, а двое твоих соседей мертвы, как тут радоваться? Мы были в оцепенении. Нас нельзя было назвать живыми. Только позже, когда я лежал в больнице и видел доброту американской медсестры или когда солдат предлагал мне шоколадку, пусть даже она была слишком питательной и ее нельзя было есть, до меня начало что-то доходить. Чувство освобождения не было мгновенным. Словно бы внутри и снаружи меня постепенно разливалась теплота».

Поднялась еще одна рука: «Мистер Вильциг, смогли бы вы добиться такого же успеха в бизнесе в какой-либо другой стране мира?»

«Нет, – горячо ответил Зигги. – Такое чудо возможно лишь в Америке. Америка – единственная страна свободы и возможностей».

Руку поднял еще один студент: «Можно ли что-то сделать, чтобы Холокост больше не повторялся?»