— О, ему точно понравится, — понимающе кивнул Иванс и подмигнул. — Все, что угодно для вас, госпожа. Ради вашего голоса и я бы пошел на все.
Ясмин коротко стукнула кончиками пальцев по деревянной ручке банджо и поднялась.
Мелодия начиналась медленно: так же, как и ночь вступала в свои права, прокрадываясь тенью от леса, за которым скрывалось солнце.
Банджо зазвучал чисто и звонко, его пронзительные острые ноты словно звенящий нож резали тишину замерших в ожидании гостей.
Вальдер остался стоять у стены, у которой они разговаривали, и в задумчивом ожидании скользил по Ясмин взглядом. Но она не стала отвечать ему, а отвернулась к окну: так было проще.
За чуть запыленным окном виднелась кромка леса, неподвижными статуями рисовались силуэты кипарисов, а по темному небу разливался тусклый еще свет звезд.
Ей нужно было только вспомнить мелодию старой песни и взять первые ноты. Ясмин пела низким и иногда чуть хриплым голосом, раньше считая его грубоватым, ведь все знатные дамы должны были петь утонченные романсы высоко и тонко, как в столице. На это, опять же, была своя мода.
Но Ясмин пела только то, что ей было близко к сердцу.
И даже отец в эти минуты одобрительно склонял голову: он видел, как чутко реагировали все окружающие, особенно мужчины, когда она начинала петь. И будто только это примеряло его с дочерью, только тогда он, оглядываясь вокруг, молчаливо признавал: да, она моя наследница, да, я ей горжусь.
Ясмин прикрыла глаза, слушая собственный голос. Чуть дрожащий в начале песни, тихой и медленной, он постепенно крепчал и набирал силу. Исчезло все остальное, осталась лишь рвущаяся из груди песня.
Ясмин сжала руки, с силой прижала локти к животу, и ощутила, как резонирует с миром ее голос, разливается звонкой, пронзительной до боли песней по залу, задевает всех слушателей.
Эту песню она никогда не исполняла прежде на публику. Но сейчас захотелось — плевать, что о ней подумают, она поёт не про них, а про него. Ясмин вложила в последние строки всю душу, выплеснула без остатка, и будто потоком энергии ее унесло в бесконечное ночное небо.
Прозвенели последние звуки банджо, мягко перебрал струны Иванс, тихонько стукнул по корпусу, и наступила тишина. Мгновение Ясмин так и стояла лицом к окну, не открывая глаз, а под ресницами вдруг ощутились слезы. В гостиной растерянно захлопали, сначала тихо, потом поддержали все собравшиеся. Ясмин поморгала, прогоняя влагу с глаз, и резко обернулась.
И успела поймать странное выражение глаз Вальдера. Он смотрел на неё так, будто во всем доме больше никого не осталось. Внимательно, с толикой задумчивости, удивления и… боли?
— Это было… здорово, Ясмин, — первым решился похвалить один из старых знакомых.
— Чудесно, — смахнула даже слезу тетушка Иллейв и тут же мельком оглянулась на Вальдера, оценил ли этот чужак их юное дарование. Или счел странной выходкой?
Похвалу поддержали большинство вокруг, просили спеть ещё, но Ясмин отказалась, и вскоре ее место заняла кирия ди Коста, полноватая жизнерадостная супруга местного кофейного барона.
Позже многим хотелось в этот вечер произвести впечатление на Вальдера, раз уж он был назначен из столицы. Кажется, все уже свыклись с той мыслью, что он новый хозяин Джосси, супруг Ясмин и одаренный особой магией колдун. Ведь она сама — Ясмин — признала его право. Он получил всё, что хотел. Закон, признание местной знати… ее саму.
Музыка стала быстрее, кто-то попросил начать танцы, и дамы с улыбками брали за руки своих мужчин. Вальдер оглядывал всех с интересом и, снова встретившись взглядом с Ясмин, вопросительно приподнял бровь.