Непокорные

Когда мы пришли домой и на сад опустилась ночь, она усадила меня за стол, поставив подогреваться мясо на огонь. Я пишу то, что она сказала мне тогда, настолько точно, как могу, хотя с каждым годом воспоминания становятся все туманнее.

Она сказала мне, что я должна кое-что узнать, теперь, когда я созрела до женщины. Но об этом никому нельзя рассказывать.

Я кивнула, предвкушая, что теперь у нас с мамой будет общая тайна. Предвкушая, что наконец пойму ту тягу, которую чувствовала внутри себя, золотую нить, которая, казалось, соединяет меня с пауками на стенах нашего коттеджа, с мотыльками и стрекозками, порхающими в саду. С воронами, которых выращивала моя мама, сколько себя помню, и блеском их глаз в темноте, прогонявшим мои детские кошмары.

Она сказала, что природа у меня в самом сердце. Как и у нее, и как у ее мамы до нее. В нас – в женщинах Вейворд – есть что-то, что крепко связывает нас с миром природы. Мы чувствуем ее так же, как чувствуем злость, сожаление или радость. Животные, птицы, растения – они принимают нас, признавая за своих. Вот поэтому корешки и листья так легко даются нашим пальцам, превращаясь в целебные настойки, приносящие облегчение. Вот поэтому животные подпускают нас к себе. Поэтому вороны – те, что с отметинами, – охраняют нас и исполняют наши желания, а их прикосновения обостряют наши способности. Наши прародительницы – женщины, прошедшие этот путь прежде нас, прежде, чем для него появились слова, – не лежали в гниющих гробах, захороненных в бесплодной земле церковного кладбища. Вместо этого кости женщин Вейворд покоились в лесах или на холмах: там, где наша плоть становилась пищей цветам и растениям, а деревья оплетали своими корнями наши скелеты. Нам не нужны были надгробия с выбитыми в камне именами как доказательство того, что мы существовали.

Все, что нам было нужно, – вернуться к дикой природе.

Это наша дикая сущность дала имя нашему роду. Мужчины – вот кто дал нам его в те времена, когда язык был таким же юным, как росток, только что показавшийся из земли. Вейворд – непокорные – так они называли нас, когда мы не хотели кланяться, не хотели покоряться их воле. Но мы научились носить это имя с гордостью.

Потому что наша сущность всегда была даром, сказала она. До сей поры.

Мама рассказала мне о других женщинах, по всей стране – как тех, о которых рассказала пара из Клитеро, как Девисы и Уиттлы, которые погибли из-за этого дара. Или всего лишь из-за подозрений, что он у них был. Женщины Вейворд жили в безопасности в Кроус-Бек последнюю сотню лет и все это время врачевали ее жителей. Мы принимали их в этот мир и держали за руку, когда они покидали его. Мы могли использовать наши способности, не вызывая больших подозрений. И люди были благодарны нам за этот дар.

Но наш второй дар – та самая связь со всеми живыми существами – гораздо более опасный, сказала она. Женщины погибали – на костре или на виселице – за то, что водились с животными, которых ревнивые мужчины назвали «фамильярами». Именно поэтому ей пришлось прогнать свою ворону, которая много лет делила с нами кров. Мамин голос дрогнул, когда она говорила об этом.

И тогда она взяла с меня обещание, что я не буду использовать этот второй дар, эту нашу дикую сущность. Я могла пользоваться навыками врачевания, чтобы прокормиться, но я должна была держаться подальше от живых существ – от мотыльков, и пауков, и ворон. А иначе я рискую потерять жизнь.

Она сказала, что, возможно, когда-нибудь наступят безопасные времена. Когда женщины смогут ходить по земле, ярко светясь от силы, и их не убьют за это. Но до тех пор я должна скрывать свой дар и держаться самых темных уголков этого мира, будто жук в почве.

Если я послушаюсь, может быть, я выживу. И проживу достаточно долго, чтобы продолжить нашу линию, чтобы взять от какого-нибудь мужчины его семя – и не более. Ни его имя, ни любовь – все это будет риском разоблачения.

Тогда я не знала, что она имеет в виду под словом «семя», потому что я считала, что семя – это то, что кладут в землю, а не в женщину. Я представила следующую девочку Вейворд, которая однажды вырастет внутри меня и придет в жизнь подобно цветку.

Три года спустя, умирая той ужасной ночью, когда пара имевшихся свечей не могла развеять темноту, поглотившую нашу комнату, с последним вздохом мама напомнила мне о данном обещании.

Я долго соблюдала ее наказ. Но в тот день, поговорив с Грейс по дороге с рынка, я в первый раз почувствовала желание поступить вопреки ее словам. В первый раз почувствовала желание нарушить обещание.

46 Вайолет

«Вайолет» – снова сказал голос. Он в самом деле звучал как человеческий. Может, у нее галлюцинации, ведь терять столько крови опасно? Раздался стук. Она подняла взгляд. И увидела (или, по крайней мере, подумала, что увидела) лицо в окне. Бледное и круглое, в обрамлении рыжих волос.

Она открыла заднюю дверь, и на фоне сада возник силуэт Грэма. За его спиной на ветру колыхалось темно-красное море дремлика.