Непокорный

Ее отец прищуривает глаза, глядя на обнаженную часть моей груди, и его губы кривятся от отвращения, когда его взгляд возвращается к моему.

— Ты уверена насчет этого парня? — Он явно разговаривает со своей дочерью, но его взгляд остается на мне.

Габриэлла вздыхает.

— Да, папа. — Она подходит ко мне и произносит одними губам: «Твоя рубашка», прежде чем встать рядом со мной.

Я пробегаю пальцами по каждой пуговице, застегивая рубашку до самого горла.

— Ты сказала ему.

Она пожимает плечами.

— Конечно.

— Не могу сказать, что одобряю, — рычит ее отец.

— Не могу сказать, что меня это волнует, — возражает она своим нежным голосом, который мне нравиться. — Ты хочешь, чтобы я была счастлива, и Кингстон делает меня счастливой.

По смягчению выражения лица ее отца я вижу, что этот голос оказывает на него такое же воздействие. Но выражение снова становится жестким, когда Габриэлла обнимает меня за поясницу и прижимается ко мне.

Она такая чертовски храбрая. Нужен стальной позвоночник, чтобы противостоять таким людям, как наши отцы.

— Думаю, сейчас самое подходящее время, чтобы сообщить тебе. — Она смотрит на меня с обожанием. — Я влюблена в него.

Ее отец моргает, как будто это новая информация для него. Или, может быть, это не ново, но он только сейчас пытается в это поверить.

Его челюсть ходит взад-вперед, как будто мужчина работает над списком «за» и «против», который, вероятно, включает в себя мою смерть и исчезновение.

— Ты хотел, чтобы я исцелилась. Чтобы снова вернулась к жизни. — Она смотрит на меня с улыбкой, которая пронзает мою грудь. Если бы мы были одни, эта ухмылка заставила бы жестко трахнуть ее там, где она стоит. Девушка ухмыляется, как будто чувствует направление моих мыслей.

— Все, чего я хочу, чтобы ты была счастлива. — Мужчина засовывает руки в карманы брюк и смотрит в пол. — Ты заслуживаешь этого.

— Могу сказать от всего сердца, папа, теперь я счастлива. — Она прижимается ко мне, как бы подчеркивая свое заявление.

— Как бы то ни было, — говорю я, — вы сказали мне держаться от нее подальше той ночью в больнице, и я действительно пытался. Но я люблю вашу дочь и не смог оставаться в стороне вечно.

— Ладно, хорошо, — произносит ее отец и отмахивается от нее. — Достаточно. Я понимаю.

Габриэлла закатывает глаза, но улыбается.

— Почему бы вам двоим не переодеться, и я угощу вас обоих ужином.

— Вам не нужно…

Его пристальный взгляд останавливается на мне.

— Ты хочешь моего благословения на отношения с моей дочерью?

— Я… полагаю? — По правде говоря, я бы встречался с ней с его разрешения или без него. Но полагаю, что его благословение значит для Габриэллы больше, чем я мог понять.

— Отлично. Одевайтесь, и пошли.

— Мне не нужно переодеваться. Но я подожду Га…

— Нужно. — Он морщится. — Эта рубашка вся в крошечных летающих членах, — говорит он и смотрит на часы. — У вас есть десять минут.

— Эй, — говорит Габриэлла, улыбаясь. — Мне нравится эта рубашка. Носи её.

Маленькая бунтарка.

— Если ты так говоришь.

— Я не собираюсь появляться на публике с ним в рубашке с членами, — ворчит ее отец. — Десять минут! — снова повторяет он, прежде чем закрыть за собой дверь.

— Срань господня, — выдыхаю я.

Я все еще пытаюсь регулировать свое сердцебиение. Знал ведь, что рано или поздно мне снова придется встретиться с ее отцом. Но не думал, что это будет так скоро.

— Почему ты не предупредила меня, что он здесь… Эй, что ты делаешь?

Она уже сняла леггинсы и стягивает рубашку и спортивный бюстгальтер.

— Переодеваюсь.

— На кухне? — Я поправляю свой быстро набухающий член. Эй, это не моя вина. Моя женщина в стрингах и больше ни в чем — это искушение, которому невозможно сопротивляться.

Габриэлла наклоняется, чтобы поднять свою одежду.

Я стону от этого зрелища.

Она выпрямляется и ухмыляется.

— У нас десять минут.

— Я заставлю тебя кончить за две.

Ее глаза вспыхивают.

— Хочешь поспорить?

Я подхожу к ней одним большим шагом и прижимаю ее спиной к холодильнику. Запускаю одну руку в ее конский хвост, а другую — в перед ее трусиков.

— Черт. — Я прижимаюсь своим лбом к ее лбу. — Ты уже мокрая.

Ее дыхание прерывается, когда я просовываю пальцы внутрь.

— Мое тело было подготовлено к совместному приему душа.

Я прикусываю ее нижнюю губу и тяну, прежде чем отпустить с рычанием.

— Я меняю свою ставку. Одна минута.

Она стонет и покачивает бедрами под моей рукой.

— Ты моя, Би. Ты ведь знаешь это, верно? — Я вырываю долгий стон из ее горла. — Ты такая красивая. — Я провожу губами по ее шрамам, оставляю поцелуи на натянутой коже и благодарю Бога, что она здесь, что она жива. Что она моя. — Ты делаешь мой мир прекраснее.

Габриэлла закидывает ногу на мое бедро, придвигая свое сочащееся тепло ближе.