Непокорный рыцарь

Журнальные столики заставлены пивными бутылками, пепельницами и причиндалами для употребления наркотиков. Включен телик, но никто не обращает на него внимания.

Сам Ливай сидит, закинув ноги в мохнатых тапках, похожих на медвежьи лапы, на кофейный столик, и курит косяк. На нем распахнутый халат, демонстрирующий обнаженную грудь, и полосатые боксерские шорты.

– Новенькая! – объявляет он. – Народ, это Камилла. Камилла, это народ.

Неплохо бы узнать их настоящие имена. Вряд ли Шульц будет впечатлен «народом».

Я киваю тем, кто предпринял усилие посмотреть в мою сторону.

Ливай делает большую затяжку. Его глаза уже выглядят воспаленными и остекленевшими.

– Вот, – говорю я, швыряя ему пачку купюр – все, что я заработала вчера в гонках. – Это за таблетки, которые были у моего брата.

Ливай кивает здоровяку-полинезийцу, тот поднимает деньги и прячет их.

– Это тебе Белла дала? – хмыкает он.

– Ее парень, – отвечаю я.

– Он ей не парень. Просто любит ее трахать, – смеется Ливай.

– Кто он?

– Гриша Лукин.

– Что это за имя такое?

– Русское, – отвечает Ливай. Его взгляд становится напряженнее. – А ты любопытная, да?

– Не особо, – пожимаю плечами я. – Просто думала, что знаю большинство жителей Олд-Тауна. Я живу здесь всю свою жизнь.

– Да, но ты никогда не выходишь из своей мастерской, – смеется Ливай. – Мне кажется, я даже ни разу не видел тебя пьяной во время учебы. Но теперь-то ты оттянешься.

Он протягивает мне косяк.

– Нет, спасибо, – говорю я.

– Это не предложение, – резко говорит он. – Садись.

Я сажусь на диван рядом с парнем, пытаясь сохранять дистанцию, но так, чтобы это не было слишком заметно. Ливай сует самокрутку мне в руку.

Я делаю малюсенькую жалкую затяжку, но даже этого мне хватает, чтобы закашляться. Густой, вонючий дым наполняет мой рот, и у меня кружится голова. Я не люблю травку. Я не люблю состояния, в которых не могу себя контролировать.

– Ну вот, – смеется Ливай. – Теперь можешь расслабиться на хрен.

Я действительно расслабляюсь – по крайней мере, физически. Я откидываюсь на подушки, чувствуя себя слегка обескураженной, и уже не так спешу поскорее убраться отсюда.

Я узнаю девушку, сидящую по другую сторону от меня. Ее зовут Эли Браун, она училась на три года старше. Брауны владеют цветочным магазином на Седжвик-стрит.

– Привет, – говорю я.

– Привет, – отвечает она.

У девушки пшеничного цвета волосы и веснушки. Она одета в кроп-топ без лифчика и мужские семейники, украшенные логотипами Супермена. Кажется, Эли еще не до конца проснулась.

После долгой паузы она говорит:

– Я тебя знаю.

– Да, – отвечаю я. – Мы учились вместе в Окмонте.

– Нет, – говорит она. – Я видела твою фотку.

Эли явно накурилась сильнее, чем я думала. Но, чтобы поддержать беседу, я спрашиваю:

– Какую фотку?

Она снова замолкает и быстро дышит. Затем отвечает:

– Ту, на которой ты ешь мороженое на пирсе.

Я каменею. У моего отца есть такое фото. Он сделал его, когда мне было четырнадцать.

– О чем ты? – спрашиваю я.

– Ага, – вздыхает девушка. – Она висела в гримерке на зеркале. Наверное, твоя мать прикрепила.

Теперь мое лицо пылает. Она говорит про «Экзотику». Должно быть, работала там танцовщицей или распорядительницей.

– А кто твоя мать? – спрашивает парень, развалившийся в кресле-груше.

– Шлюха, – фыркает другой чувак.

– Заткни пасть, – рявкаю я и пытаюсь вскочить с дивана, но Ливай опускает меня назад.

– Расслабься, – говорит он. – Польчик, не будь скотом. Мы зовем их эскортницами.

– Моя мать не была эскортницей, – гневно бросаю я. – Она просто работала танцовщицей.

– Стриптизершей, – смеется Пол. – Она научила тебя парочке движений? Тут наверху есть пилон. Почему бы тебе не показать нам, как отрывалась мамуля?

– Почему бы мне не оторвать тебе голову! – реву я, изо всех сил пытаясь подняться с заниженного дивана, обессилев от травки. Ливаю не составляет труда усадить меня обратно.

– Никому нет дела, чем занималась твоя мать, – говорит он. Парень кладет руку мне на плечо, и я не в восторге от этого. От его халата исходит сильный запах пота и травы. – Мои родаки – парочка гребаных яппи[37], и это не менее унизительно. Но ты не можешь затевать драку. Будь хорошей девочкой. Выполняй свою работу. Подзаработай. Повеселись.

Его пальцы почти касаются моей правой груди. Ливай пользуется возможностью и кладет на нее всю ладонь. Нас разделяет лишь футболка, и я с трудом подавляю в себе желание отпрянуть.

Эли наблюдает за нами. Не ревниво, а словно ребенок, изучающий рыбок в аквариуме.

– Ага, как скажешь, – бормочу я. – Тогда мне нужно больше таблеток.

Ливай кивает полинезийцу. Спустя пять минут чувак возвращается с заклеенным сверху бумажным пакетом и вручает его мне.

– Где мне это продавать? – спрашиваю я Ливая.

– Где угодно. На вечеринках, на рейвах, в универе… ни в чем себя не ограничивай. Ты сама себе начальник. После меня, конечно, – ухмыляется он.

– Это ты их делаешь? – спрашиваю я. – Откуда мне знать, что товар хорош? Я не хочу, чтобы кому-то из моих друзей стало плохо.