Непокорный талисман (СИ)

Глядя на раболепно торчащий кверху зад слуги, прибывшего с донесением, Солнцеликиий не мог отделаться от ощущения фальши происходящего. Иногда такое накатывало на него. И тогда он с четкостью простолюдина от рождения ясно видел мишурность своего нынешнего величия. Человек, принесший добрую весть, все равно трепетал перед ним, испытывая в душе страх и ненависть к Властелину. А ведь этот воин физически был и моложе, и сильнее заплывшего жиром, обрюзгшего Повелителя.

Отчего-то в последнее время Солнцеликий едва ли не в каждом из окружающих видел опасность, ему везде мерещились заговоры и непокорность. Он был достаточно умен, чтобы понимать болезненность своего состояния, поэтому сдержал себя и, вместо того, чтобы, вопреки здравому смыслу, приказать казнить коленопреклоненного человека (а именно этого ему сейчас хотелось больше всего), бросил ему золотую монетку. И тот, пятясь задом, удалился из роскошно убранных покоев.

Впрочем, через нескоторое время неугодного все же бросили в чан с кипящим маслом, а до того подвергли длительным пыткам, потому что донесение оказалось ложным. То есть оно соответствовало истине, когда Селим, торопливо набросавший строки о выполном приказе, с гордостью посмотрел на рыжеволосую пленницу и вручил свиток посыльному. Но Солнцеликий так и не дождался желанной добычи.

Слуги, посланные на разведку позднее, обнаружили лишь трупы Селима и остальных стражников. А вот пойманный ими накануне дезертир Ил, о котором тоже сообщил командир отряда, и непокорная девчонка Коллет исчезли в неизвестном направлении.

Эта вроде бы пустяковая неудача всерьез взволновала Повелителя, потому что была не первой в длинной череде неприятностей, случавшихся с ним в последнее время. Предательство Димлы, сомнительная деятельность Реваза, угрозы Демона — все звенья складывались в цепь, грозившую затянуться на складчатой жирной шее того, кто считал себя властелином обширнейших степей и мечтал подчинить себе великую Империю Светлоземья.

Обостренное чутье хищника подсказывало, что удача начала отворачиваться от него. Исчезло удивительное, пьянящее в молодости чувство, что все трудности преодолимы, все битвы будут выграны, а самые недостижимые цели — непременно достигнуты. Тогда действительно все складывалось, все получалось у сметливого, хитрого, настойчивого и безжалостного пастушка, выросшего в простой юрте кочевников. А вот теперь, восседая на золотом троне в мощных стенах своего неприступного дворца-крепости, Солнцеликий ощутил, что земля под ним покачнулась, и почва уходит из-под ног.

Он долго размышлял, кому поручить розыски рыжей девчонки и молодого янычара. По всему получалось, довериться можно было лишь главному евнуху Устахану. И дело было не только в его уме, способности находить выход из сложных ситуаций и умении располагать к себе людей. Устахан оставался в числе немногих, к кому Властитель все еще испытывал определенную симпатию, и в ком находил такое же ответное чувство. Порой, когда они часами сидели за шахматным столиком, наслаждаясь тонкостями изысканной игры, Солнцеликий думал, что, пожалуй, они могли стать друзьями. Правда, лишь в том случае, если бы юный кочевник навсегда осталась в отцовской юрте. Ибо у Повелителей друзей не бывает. У них есть лишь верные слуги.

…Виноградные грозди на блюде тончайшего фарфора были ощипаны вплоть до последней янтарной ягоды с полупрозрачной кожицей. Сладкий щербет, разбавленный недозволенным для простолюдинов вином, выпит, и лишь нежное послевкусие с оттенком розовой воды осталось во рту. Безъязыкий слуга несколько раз пытался забрать с резного столика опустевший поднос, но Солнцеликий останавливал его недовольным взглядом, и немой торопливо прятался за златотканным шелком завесы.

Устахан не имел права первым прервать затянувшуюся паузу, а Властитель все сидел, погруженный в свои думы. Судя по кривившимся губам, были они не из самых приятных. Холодные раскосые глаза в щелочках жира впились в спокойное, будто отлитое из меди, лицо главного евнуха:

— Устахан, какую цену тебе должны были бы предложить, чтобы ты меня предал?

Меднолицый не вздрогнул, не отвел взгляда:

— Жизнь не имеет цены, Повелитель! Предав же тебя, я рано или поздно буду убит. Весьма вероятно, последние мои часы или дни будут полны пыток и страданий. Поэтому меня не купить золотом, женщины мне не нужны, а власть, на мой взгляд, — слишком тяжелое бремя. Наличие здравого смысла сделало меня неподкупным.

Толстяк на возвышении из парчовых подушек колыхнулся от короткого недоброго смешка: