Непонятные

— Нет, на этот раз соберемся у Ерназара-младшего. К нему близко расположены все основные аулы! — сказал Ерназар.

— Сколько мы всего перевидали, пережили, сколько раз обжигались! Я предлагаю составить клятву, тогда будет что обсуждать, — сверкнул глазами Зарлык.

Лицо Ерназара осветилось теплой улыбкой.

— Твой совет разумен! — похвалил он Зарлыка.

3

Ханский дворец величествен и красив, но только на неискушенный взгляд. Ибо нельзя говорить о величии и красоте, если они скрывают порок. Все, кто был близок к трону и хану, жил в постоянном страхе, в боязни за свое будущее, за свой завтрашний день. В любой момент мог созреть и перевернуть все заговор — прощай тогда почет, привилегии, блага и повиновение тех, кто ниже тебя!.. Здесь каждый обманывал, наушничал, клеветал, доносил, наговаривал, выслеживал, готов был на любую пакость, на любую мерзость. Лишь бы самому уцелеть, всплыть на поверхность, поближе, поближе к трону и взору ханскому… Если каким-то чудом сюда попадал человек с чистой душой и чистыми помыслами, он был вынужден уподобиться остальным; не дай бог стать бельмом на чужом глазу! Тот же, кто шел против течения, мгновенно выбрасывался вон.

…И все же хан — это хан, а дворец — это дворец! И власть их не скоро и не так просто рухнет! Гнилая, да цепкая… Каждый раз, когда хан умирал или его свергали, народ вздыхал с облегчением, надеясь, что новый будет справедливым и гуманным.

Людям свойственны стойкие заблуждения… Однако все оставалось в основе своей по-прежнему. Дворец и те, кто был туда теперь допущен, интриговали, завидовали, враждовали, чинили подлости…

Последний хивинский хан отличался от своих предшественников лишь одним: он никогда не приписывал себе того, что советовали ему или делали его приближенные. Если какой-нибудь сановник предлагал нечто разумное, что приносило ему, хану, пользу, он отмечал его, хвалил при всех, даже награждал. При неудачах и просчетах похвалы и награды заменялись поркой, а бывало, и виселицей… Поэтому-то приближенные не спешили вылезать с необдуманными советами да предложениями — стали остерегаться да помалкивать.

Хан был доволен тем, что утихомирил на время каракалпаков, — удалось распустить отряд соколов, готовых было в любой момент восстать против него и уйти под защиту русских!.. Откупился от зачинщиков чинами и должностями… Налоги поступают аккуратно, в срок, даже Алакоз в этом не исключение.

После мервского похода хан вызвал в Хиву Кара-кум-ишана и принял его вместе с другими сановниками.

— Я еще раз хочу отметить вашу мудрость и дальновидность, — обратился хан к ишану. — Благодаря вашему совету мы усмирили каракалпаков, обуздали самых непокорных…

— Вы очень милостивы к нам, недостойным!.. — Ишан склонился в нижайшем поклоне. — Когда на бахче созревает дыня, то об этом — по ее аромату — собака узнает раньше садовника. Мы, ничтожные, всего лишь собаки, верные псы великого Хорезма и ваши, о солнце священной Хивы!

— Каракум-ишан! Вы мудры, как философ, и красноречивы, как поэт! Наши предшественники не ошиблись, послав вас к северным границам священного нашего государства.

— Благодарю вас, ваше величество! — еще ниже склонился ишан. — Но хотел бы заметить, пользуясь вашим благоволением, что некоторые действия главного визиря вызывают у меня сомнения.

Главный визирь стал похож на ребенка, у которого вдруг отняли лакомство. Хан потребовал, чтобы ишан дал разъяснения.

— Когда при покойном хане в Хиву прибыл русский посол, главный визирь ввел хана в заблуждение! Да, да, в заблуждение! В результате был заключен договор, который вот этот человек скрепил печатью!

— Но ведь договор подписал хан, я всего лишь приложил печать! — поспешил откреститься главный визирь. — Когда же русский посол отбыл из Хивы, я, по вашему же наущению, изгнал из пределов государства того, кого он оставил вместо себя, то есть представителя России…

— У глупца сердце на языке, у умного язык в сердце, — изрек ишан внушительно, отчеканивая каждое слово. — Не горячитесь, не торопитесь, господин главный визирь, дайте мне высказаться. Я далек от мысли, чтобы вас бросили за это в адское пламя. Однако договор этот дает таким, как Алакоз, козыри в руки. К тому же, когда этот нечестивец и русский прихвостень был захвачен и посажен в зиндан, вы не смогли воспользоваться благоприятным моментом и от него избавиться.

— Но ведь вы сами умоляли нас сохранить ему жизнь! — взвизгнул главный визирь. — Вы сами!

— Меня обязывало положение, мое положение ишана каракалпаков, неужели вам не ясно?.. Язык, между прочим, можно сравнить с тигром: если держать его крепко — он вас охраняет, если распустить — он же вас и растерзает. Не перечьте каждому моему слову, господин главный визирь, не цепляйтесь попусту! Я всего-навсего хочу белое назвать белым, а черное — черным. Я не отрекаюсь от того, что просил за Алакоза! Но вы-то, вы-то должны были сообразить, почему я это делал?

— Я всегда докладываю нашему великому повелителю, что все разумные советы относительно черноша-почников исходят от вас, мой ишан! — счел необходимым пойти на мировую главный визирь.