Читаем Непонятный роман полностью

– Ну про эстетику. Все равно на монтаже потом выкинем.

6:17 Два единорога

– Иван, а давай на машине ближе туда подъедем.

– А почему мы сразу туда на машине не подъехали?

– А ты помнишь, как мы на Можайке тогда застряли?

– Ну застряли – вытащили.

– «Вытащили». Ты не помнишь разве?

– Не помню.

– А я помню. Я до поселка тогда дошел. Нашел трактор возле дома, постучался. Вышел мужик, явно еще со вчерашнего пьяный. Сказал: «Да, конечно, я вас вытащу, только на работу сейчас съезжу». Сел в трактор и уехал. Потом сами до вечера машину вытаскивали.

– Весело было.

– Не думаю.

– Ну хорошо, пойдем пешком опять.

– Холодно. Поздно. Здесь глины вроде нет. Мы же тогда в глине застряли.

– Поедем тогда?

– Давай рискнем. Садись. Ноги обстучи друг об друга.

– Печку только включи. Наши поездки на Можайку, конечно… Столько историй было. «Арию» помнишь?!

– Слушали «Арию», помню, ага.

– Да ты не помнишь! Вы мне сказали: накачай с собой «Арии». Я накачал. Вечером сидели у костра когда, расслабленно так было еще, хорошо. Я включил «Арию», и как будто две «Арии» заиграло.

– Ааа!

– Там был фест какой-то, с другой стороны озера. Мы даже до сих пор не знаем, что за фест там был.

– «Рок над Можайкой».

– Правда?

– Ну откуда я знаю. Прикольно было, что когда мы захотели послушать «Арию», из-за озера заиграла настоящая «Ария».

– Это не настоящая «Ария» была.

– Ну без Кипелова, да. Но все равно круто, живьем.

– Сколько мы этой «Арии» в общаге переслушали. У нас с Киричем даже был такой концепт: «Ария» с водкой. Общага же, юность, студенчество. Целыми вечерами сидели, пили водку, слушали «Арию». Но это вдвоем. А один я слушал «Агату Кристи» под портвейн «Три топора».

– Ты застал его, что ли?

– Я спирт «Рояль» в ларьке у Мучачоса не застал. А «Три топора» прекрасно застал.

– Спирт «Рояль», «Три топора», ну и юность у нас была…

– Конечно. Ты, кстати, жалеешь, что не жил в общаге?

– Не очень.

– А я жалею.

– Ты же жил в общаге.

– Нет, юность эту всю непонятную жалею. Зачем столько пили? Под портвейн я слушал «Агату Кристи». Один. У меня тогда депрессия была.

– У тебя же потом депрессия была.

– Потом у меня была настоящая депрессия. Когда я по очень большому блату попал к очень крутому врачу. И он меня поправил буквально за месяц, одними таблеточками. А тогда, на третьем курсе, как я сейчас понимаю, у меня тоже была депрессия. Тоже настоящая, но я тогда не мог по блату пойти к врачу. И на втором курсе она у меня была, скорее всего. И на четвертом тоже. Когда у меня не было депрессии в универе?

– На первом и на пятом, получается.

– На первом курсе я еще ничего не понимал. А на пятом уже все равно было. Что-то лес опять какой-то знакомый.

– Что характерно, ты угадал. Подъезжаем вроде к тому самому месту. И GPS не глючит больше. Шли когда здесь – он глючил. А здесь, в машине, все четко показывает.

– Ну слава богу. Так что я говорил?

– «Агата Кристи» под водку.

– Ну ты смеешься надо мной.

– Ну расскажи.

– На третьем курсе, весной, у меня был расцвет депрессии. Пик спада. Я, как всегда, сидел на прудах под общагой.

– Холодно, наверное, на прудах было сидеть.

– Так я днем сидел.

– Оок.

– Но я и ночью сидел, но зимой. Но тогда я пил «Балтику-девятку». И слушал Земфиру[1]. Это к вопросу о Мучачосе.

– Ооок.

– Но это надо отдельно рассказывать. Но там, в принципе, все переплетается.

– У тебя все всегда переплетается.

– Это не у меня. Так вот, пил портвейн «Три топора» и слушал альбом «Чудеса» «Агаты Кристи».

– Упоротый, что ли, был.

– Вот именно. В этом сочетании было что-то психоделическое. Сижу на прудах первого апреля две тысячи восьмого года, и мне звонят с концерта Земфиры[2]

– Все. Мы попали.

– В смысле… Кто это?!

– Полиция. На лошадях. Конная, как ты говорил.

– Разворачивайся, поехали отсюда! Они на лошадях не догонят!

– Куда я поеду через лес?!

– Блин, они прямо нас останавливают…

– Ну а кого ты еще тут видишь?! Все, попали.

– Спокойно! Это не полиция.

– А кто?!

– А почему они белые опять, как единороги?!

– Лошади белые просто!

– Тихо. Спокойно. Говорить буду я.

– Черт, я же еще коньяк пил… Сиди молча и дыши в мою сторону! Ну все, все…

– Доброе утро. Лосиноостровский полк конной полиции, прапорщик Попов. Ваши документы, пожалуйста.

– Пожалуйста.

– Употребляли сегодня что-нибудь?

– Я коньяк!

– Пассажир, вопрос не к вам. Водитель, откройте багажник. Сержант, досмотри салон.

7:11 Депрессия – 1

– На втором, третьем и четвертом курсе у меня была депрессия. Хотя нет, на втором у меня были, как это сейчас говорят, токсичные отношения. Ну когда оба еще дети и ведут себя как дебилы. А перед четвертым я уже встретил хорошую очень девушку, Ульяну. На первом еще ничего не понятно. На пятом уже слишком поздно… А на третьем, получается, депрессия. Причем главный вопрос, что первично: бухло вызывает депрессию, или, наоборот, депрессия провоцирует бухло?

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века