Непонятый «Евгений Онегин»

Искусство любит парадоксы; но на парадоксы щедра сама жизнь. Едва Пушкин был освобожден из ссылки, как ему пришлось давать должностным лицам показания о крамольных стихах, ходивших по рукам. В томе, где собраны письма поэта, в разделе «Деловые бумаги» печатаются два пушкинских документа, датируемые 27 января и 29 июня 1827 года. Поэт счел этим вопрос исчерпанным, но позже делом заинтересовалось и ведомство Бенкендорфа. Именно в сентябре 1827 года, когда Пушкин столь простодушно в разговоре с Вульфом высказался о возможности писать «об 14-м декабря», закрутилось секретное делопроизводство под таким заголовком: «Дело № 335, первой экспедиции III Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1827 года, — „О стихах на 14 декабря, находившихся у студента Леопольдова, и прикосновенных к сему делу 14-го класса Коноплеве и штабс-капитане Алексееве“». Колесо секретной переписки, отвлекаясь на выяснение побочных обстоятельств, двигалось неспешно. Прошел почти год, когда в августе 1828 года было принято определение правительствующего сената. Здесь отмечалось, что вызванный в суд Пушкин пояснил, что заголовок «На 14-е декабря» произвольно дан тому отрывку из его опубликованной в 1825 году элегии «Андрей Шенье», который не был пропущен цензурой; стихи, воспроизводящие эпизод французской революции, написаны ранее 14 декабря и не могут иметь отношения к этому событию. Власти приняли разъяснение к сведению, однако было записано: «Правительствующий сенат, соображая дух сего творения с тем временем, в которое выпущено оное в публику, не может не признать сего сочинения соблазнительным… к распространению в неблагонадежных людях… пагубного духа… Избавя его, Пушкина, от суда и следствия, обязать подпискою, дабы впредь никаких своих творений, без рассмотрения и пропуска цензуры, не осмеливался выпускать в публику под опасением строгого по законам взыскания»[189]. Как видим, на вопрос о возможности писать о 14 декабря ответ со стороны властей был дан более чем красноречивый. К лету 1829 года «первоначальный» план-максимум с намерением включить в финал романа декабристский сюжет окончательно отвергнут, превратился лишь в воспоминание, что и засвидетельствовано М. В. Юзефовичем.

В советские годы этот вариант воспринимался основным, не реализованным исключительно по цензурным условиям. Это явный перегиб, желаемое выдавалось за действительное. Принятое поэтом решение об отказе от этого замысла надобно уважать. Но и демонстративно предавать реальный факт забвению недопустимо.

Тактические варианты

Вторым вариантом финала стала реальная рукопись, завершенная в Болдине, — с прибавлением к опубликованным двух последних глав, восьмой и девятой. 26 сентября 1830 года Пушкин составил оглавление романа в составе трех частей и девяти глав. Поэт воспринимал работу над своим любимым детищем законченной. Этот вариант нам известен не полностью, поскольку завершенным текстом первоначальной восьмой главы мы не располагаем.

Однако обе главы были закончены вчерне. Раздумья о судьбе финала, не исключавшие колебаний и сомнений, продолжали тревожить Пушкина. В проекте предисловия к последним главам (28 ноября 1830 года) он отмечал: «Вот еще две главы „Евгения Онегина“ — последние, по крайней мере для печати…» Получается, что роман самим поэтом стал восприниматься не вполне законченным: не исключалось его продолжение. Но зачем в печати — предисловие жанр публичный — объявлять о варианте «не для печати»? Только ведь это всего лишь проект, затерянный среди черновиков: кому до него дело? А Пушкин хранил многие черновики: тут не способ ли общаться с потомками, кому это будет интересно?

В наброске предисловия есть и другие неожиданности. Отметим главную. Пушкин пишет: «Осьмую главу я хотел было вовсе уничтожить и заменить одной римской цыфрою, но побоялся критики». Тут уже просматривается своеобразный конспект предисловия, которое будет предпослано отдельному изданию последней, восьмой главы и с добавлением — «Отрывкам из путешествия Онегина» в полном издании романа. Иначе говоря, высказывается воистину пророческая мысль, предвосхитившая реальную судьбу финала. И может быть, потому она пророческая, что уже содержит решение, пусть пока неокончательное.