Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

— Чтобы дать мне время привыкнуть к этой мысли, — ответил я. — Ты не мог просто прогнать меня после того, как я его привез, потому что это было бы равносильно признанию, что он отсюда живым не уйдет.

Томас повращал вино в бокале и посмотрел сквозь него на огонь, зачарованный его красным свечением.

— А если он и не уйдет отсюда живым — что с того?

— Я на такое не подписывался.

— Я знаю. Вопрос следующий: как ты поступишь в этом случае?

О чем он спрашивал — о том, смог бы я против него выстоять, если бы до этого дошло? Почти наверняка смог бы. Да, Томас был силен, и почти на пятнадцать лет моложе меня, зато я габаритами походил на киношного викинга и сохранил мышцы, накачанные в те годы, когда я только-только стал роуди, не говоря уже о том, что мой опыт драк был на пятнадцать лет больше. Мы оба могли серьезно навалять друг другу.

— Не знаю, — ответил я наконец. — Пока.

— Я тоже.

— Уверен, что ты не просто лукавишь? — Я чуть не подскочил, когда в камине со звуком, напоминающим выстрел, щелкнуло горящее полено, выбросив сноп искр. — Я знаю, что написано в рецензии. Я знаю, что будет завтра. Если ты это сделаешь, то обратно он вернется с травмой.

— И это значит…

— Это значит, что людям тяжелее будет поверить в то, что это был просто недельный загул. Он предъявит им не просто безумную историю. Он предъявит им настоящие раны — и надо же, в точности о таких же он писал в рецензии на твой альбом. Глупо будет отправлять его домой с настоящими доказательствами. Ты это знаешь.

— Ты прав. Может быть, мне и не стоит этого делать.

«Запахло жареным» — я слышал это выражение очень много раз, но до этого момента никогда не понимал по-настоящему. Наконец-то я осознал, почему на самом деле согласился помочь Томасу с его планом. Он внушил мне благоговейный ужас. Кто мог быть настолько безумен, настолько целеустремлен, чтобы такое сделать? Среди музыкантов мне приходили в голову только два сообщества. На подобное могли быть способны некоторые рэперы. Но их месть была бы не такой сложной. Всего лишь быстрой отплатой за неуважение. И еще самые радикальные из экстремальных металлистов — те, которые считали, что дьявол существует.

Вот только Томас в него не верил.

— Может, назовем это как есть? — предложил я. — Жертвоприношением? Ты ведь об этом думаешь?

— Это слишком примитивная концепция. Но если говорить условно… пусть будет так.

— А разве не ты вчера утверждал, что дьявол для тебя не реальнее субботних мультиков?

— Вот поэтому я и говорю, что жертвоприношение — слишком примитивная концепция. — Он помедлил, словно ему никогда раньше не приходилось объясняться. — Мне кажется, что есть сущности, бесконечно более древние, чем любые детские фантазии о боге и каком-то там противостоящем ему дьяволе. Есть только хаос, и физические формы, которые он принимает, и эфемерные разумы, управляющие ими. Упорядоченные структуры рождаются и гибнут, а мы все — лишь кирпичики, из которых хаос их строит, чтобы потом разрушить и начать все заново.

Томас умолк, глядя на закат, и тишину нарушал только треск огня и стук срывающихся с крыши капель, оставшихся от недавно прошедшего дождя.

— Я не могу точно сказать, что творится в этом месте, — продолжил он. — Может быть, здесь истончилась граница между порядком и хаосом. Или процесс достиг своей наивысшей точки и начался спад. Я знаю только, что если ты готов будешь приложить усилия, то сможешь поиграть с другими кирпичиками…

* * *

Позже тем же вечером я подошел к амбару, чтобы взглянуть на Деррика Ярдли. Он был взъерошенным силуэтом, который прислонялся к шершавой стене в тусклом свете висевшей под потолком шестидесятиваттной лампочки. С другой балки, такой низкой, что на нее можно было вешать инструменты, свисало что-то еще, и мне пришлось долго на него пялиться, прежде чем я понял, что это окровавленный, длиной с мою руку, скелет змеи, с которого ободрали все мясо. В амбаре воняло желчью и разложением.

В другом конце амбара, в загоне, довольно жевал сочную траву вчерашний козел. Козлам никакая вонь не страшна.

Людей в худшем состоянии, чем Мистер Солнышко, мне видеть не приходилось. Одну из его щиколоток обхватывал толстый кожаный ремень; десятифутовая цепь соединяла этот ремень с огромной, самой что ни на есть настоящей наковальней, которая выглядела так, словно существовала с самого сотворения мира. Земляной пол вокруг Деррика Ярдли, а также почти каждый квадратный дюйм его самого покрывали следы обильной и жестокой рвоты.

— И ты тоже иди на хуй, — прохрипел он, когда я подошел ближе.

Я протянул ему пластиковый пузырек, строгий облик которого подсказывал, что раньше он стоял на аптечной полке.

Деррик подозрительно на него уставился.

— Что это за хрень? Опять хотите, чтобы я проблевался?

— Это антибиотик. Жидкий ампициллин. Томас подумал, что он тебе не повредит. — Я взглянул на сгустки и брызги, испещрявшие пол. — С учетом обстоятельств.

Деррик схватил пузырек, свинтил крышку, понюхал содержимое и отпил его.

— Только не все сразу. Один-два глотка каждую пару часов.