Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

Он проснулся, вздрогнув, как будто кто-то его растолкал. Резко уселся на краю постели, вздохнул — это был самый усталый вздох, который я когда-либо слышал, — и поплелся в угол. Чтобы ждать. Ждать столько, сколько будет нужно. Я позволил ему остановиться в углу, прежде чем подойти к нему.

— Мика, — прошептал я ему на ухо. — Что происходит?

Мой вопрос дошел до него не сразу, как будто увязнув в слизи. Потом Мика приложил палец к губам. Тсс.

— Они тебя услышат, — прошептал он в ответ.

— Кто?

Как и прошлой ночью, он не ответил. Теперь мне казалось, будто дело не в том, что он не услышал вопроса, а в том, что у него не было слов, чтобы ответить.

Я вспомнил мальчишку с детской площадки.

— Тебя там обижают?

— Да, — ответил он. — Они всех ненавидят.

— Это они заставляют тебя приходить сюда и ждать?

Он кивнул.

— А если ты их не послушаешь?

Ответа на этот вопрос снова пришлось подождать. После чего Мика сказал:

— Тогда будет еще хуже.

— Давай-ка я тебя прокачу, — предложил я. — Устроим лагерь внизу.

Я посадил его на плечо, отнес в гостиную и уложил на диван. Я планировал обнять его, не давая ему выбраться, чтобы мы оба смогли проспать до утра. Но сначала мне хотелось подняться обратно в комнату Мики, встать там, где стоял он, подождать там, где ждал он, и просто… посмотреть, не почувствую ли я хоть что-нибудь.

Став взрослым, я совсем забыл: ты не столько стоишь в углу, сколько прижимаешься к нему — правое плечо к правой стене, левое к левой. Твоя грудь и стены образуют треугольник, подобный замкнутой цепи. Я забыл о том, каким слышным становится собственное дыхание. У твоих ног смыкаются три плоскости: стена, стена и пол. И над головой похожая история. Вот только в комнате было так темно, что я ничего не видел — по крайней мере под ногами.

А вот наверху…

Кажется, свет внезапно стал ярче? Или мои глаза просто привыкли к полумраку? Я пялился на ту смутную, скрытую тенями точку, в которой смыкались плоскости и сходились линии — ось x, ось y, ось z, — образуя угол куба. Мне пришло в голову, что на этом они не заканчивались. Каждая ось уходила за пределы стен и потолка, в другое измерение.

Возможно, это тоже был эффект травки.

Но ощущение не отпускало меня. Здесь накапливались не только тени. Давление нарастало, и ограниченное углами пространство искажалось, как деформируется один бок воздушного шарика, если сдавить другой.

А потом, всего лишь на мгновение, я увидел, как точка пересечения вспучилась, обращаясь чем-то вроде круга, как будто угол куба пересекла сфера, открыв… я мысленно назвал это глазом, и лишь позже понял, что, скорее всего, это именно он и был. Не потому, что он выглядел как те глаза, которые я привык видеть и с помощью которых привык видеть. На них он как раз не походил. Это была многогранная система шестиугольников, фасеточный глаз. Но еще не осознав этого, я уже называл эту штуковину глазом, потому что мне показалось, будто то, чему он принадлежал, меня увидело. А потом он исчез.

Я попятился, оступаясь, наткнулся на кровать Мики, плюхнулся на матрас и остался на нем сидеть, не отводя взгляд от угла. Но тот продолжал притворяться самым обычным углом.

Спустившись, я обнаружил Мику там, где его оставил, и как мог оберегал его до конца ночи.

Должно быть, у меня получилось. Придя в себя, я обнаружил, что Мередит и Итан стоят над диваном, а в окна гостиной царапается солнечный свет.

— Может, объяснишь?.. — проговорила Мередит.

— У нас тут лагерь, — сказал я. — Послушайте, наверное, будет лучше, если сегодня Мика поспит с вами. С его комнатой что-то не так.

* * *

А двадцать четыре часа спустя, на следующее утро, уже не имело значения, что еще мы могли бы предпринять, чтобы вывести Мику из этой странной фазы, к каким выводам мы могли бы прийти после бестолковых споров о том, что происходит с несчастным мальчишкой. Потому что на этот раз меня разбудил даже не плач, а вой.

Вываливаясь в коридор, я молил все незримые силы, ни разу в жизни ко мне не прислушивавшиеся, чтобы то, что я обнаружу в их спальне, меня удивило. Скажем, Мередит разбила какую-то вещицу и порезала ногу. Или в окно влетела птица и устроила переполох. Какой-нибудь пустяк, из-за которого сестренка перевозбудилась. Что угодно, но только не самое очевидное. Что угодно, только не Мика.

Но, как я и говорил, они ко мне не прислушивались.

Мой племянник и моя сестра были одеты в пижамы, и она баюкала его в углу спальни… где, по всей видимости, обнаружила минуту назад, когда проснулась. В паре футов от них сидел на корточках, обхватив себя руками, сжавшийся в позе зародыша Итан в футболке и трусах-боксерах.

Взглянув на Мику, невозможно было понять, что что-то не так. Казалось, будто он спит. Но матери лучше знать, не правда ли? Она не могла не почувствовать.

Никто не будет так рыдать над ребенком, которого просто трудно разбудить.

* * *