Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

— Я наконец сумел принять то, что Анджелы больше нет, — сказал Трой. — Что она не вернется. Я сумел принять то, что мы можем никогда не узнать, что с ней случилось. И понял, что больше не хочу знать. Не хочу знать, как она страдала. Но…

Ему трудно давались слова, но Бейли подумала, что может продолжить и сама:

— Но все остальные ожидали, что ты на одну ночь об этом забудешь, а это проще сказать, чем сделать?

Трой кивнул.

— Именно. Кому, как не тебе, меня понимать?

— А после этой ночи они снова уходят — и как нам справляться с болью от того, что мы снова их потеряли?

Он засмеялся — очень быстро, очень тихо.

— Ты явно над этим долго раздумывала. Как будто это касается тебя напрямую.

— Но я хочу, чтобы это случилось, — ради Коди, — решительно сказала она. — Вот и все. Это единственное, что имеет значение.

— Тогда я надеюсь, что так и выйдет. Надеюсь, что это будет он. — Трой всегда говорил «он». И никогда не называл Дрю по имени. — Ты знаешь, кто у вас в соперниках?

Точно Бейли не знала. Она могла только вспомнить тех, кто умер за минувший год, и попытаться сопоставить этих людей с анонимными дарами, лежавшими пока что у креста с пугалом. Перчатка и ноты, медаль и торт.

— «Пурпурное сердце»… Готов поспорить, что это медаль Ларри Хьюи. Он, должно быть, привез ее из Кореи. Не помню, чтобы в этом году умирали другие ветераны.

— О боже, — сказала Бейли и представила себе, как несчастная вдова Ларри оставляет медаль на траве. — Кэндес Хьюи, наверное, уже за восемьдесят. Ей должно бы повезти уже по праву старшинства.

— Вот уж нет, — отрезал Трой. — Если ты чувствуешь себя из-за этого виноватой, немедленно перестань. Каждый год, в который везет кому-то из стариков, потрачен зря. Это как когда пенсионеры выигрывают в лотерею — понимаешь, о чем я? Еще года три — и они все равно умрут, так какой в этом смысл?

Ей не хотелось над этим смеяться, но сдержаться она не смогла.

— Боюсь, за эту шутку ты отправишься в ад.

— А если тебе повезет, я вернусь и расскажу тебе, каково там.

Бейли больше не смеялась и не могла понять, почему вообще развеселилась. Это ведь были не пустые слова — только не в Данхэвене. Здесь такие разговоры вполне могли обернуться правдой.

— Ад — это другие люди, — проговорила она без всякой на то причины, просто потому, что эти слова пришли ей на ум. Впрочем, в большинстве случаев у таких вещей причина все-таки была. — Знаешь такой афоризм? Не помню, кто это сказал.

— Нет. Но кто бы это ни был, я бы поставил ему выпивку.

Они еще немного побездельничали — сначала в постели, потом выбравшись из нее, — а затем перекусили: первый завтрак для Троя, второй для Бейли. Они ели в маленьком закутке у эркерного окна, выходившего на выцветающие осенние деревья, высокие и уже достаточно облетевшие, чтобы казалось, что они царапают подбрюшья асфальтово-серых туч. Это было словно сидеть на улице, под холодным и непредсказуемым ветром, в этот день, когда по миру бродили призраки.

И когда настала пора уходить, Бейли одновременно хотела этого и не хотела.

— Ты будешь там сегодня ночью? — спросила она.

— А должен? Ты хочешь, чтобы я там был?

Кто мог сказать, что именно понимают призраки и на что они готовы закрыть глаза? Если они видят, что ты живешь своей жизнью, хотя их собственная закончилась всего каких-то восемь месяцев назад, — не становится ли это для них еще одной разновидностью ада?

— Я не знаю, насколько это хорошая идея, — призналась Бейли.

Он кивнул.

— Уверен, что услышу обо всем завтра.

Когда она ушла, каждый шаг от его двери к машине казался очередной ступенью перехода между мирами — на сей раз Бейли возвращалась туда, где ей придется отодвигать свои потребности на второй план, потому что так должны поступать матери. Хеллоуин был идеальным днем для этого ощущения, для постоянной перемены масок, такой быстрой, что Бейли сама уже не понимала, какая из них более реальна.

* * *

В Данхэвене выпрашивание сладостей проходило под надзором родителей; дети перемещались группками, которые сопровождал как минимум один взрослый, а лучше два. Невозможно было не умиляться ими и их энтузиазмом, их костюмами и готовностью бежать куда угодно — но нельзя было позволить им бесконтрольно блуждать по городу, забыв о времени. Для всех будет лучше, если дети вернутся домой до темноты, до наступления комендантского часа, после которого Хеллоуин становился куда более взрослым днем.

Бейли хотела быть в числе родителей, которые сопровождали детей. Она предлагала свою кандидатуру снова и снова, но другие матери и те несколько отцов, что вызвались помогать, не желали об этом слышать. Говорили ей: нет, конечно же нет, тебе в этом году и так есть о чем беспокоиться. Как будто не понимали, что в этом-то все и дело — сегодня, именно сегодня, ей нужно отвлечься, вместо того чтобы постоянно думать о том, что случится или не случится после захода солнца.