Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

В жизни не видела на чьем-то лице столько боли и сомнений. С Грегором случилась полная перегрузка. Он поднял трясущиеся руки, словно ему хотелось сделать хоть что-нибудь, а потом развернулся и бросился к арочной двери в дальнем углу.

Аттила выкрикнул его имя. Он редко повышал голос, потому что ему не нужно было этого делать. А вот когда повышал… О боже. Это был устрашающий звук, гром, вырвавшийся из самых глубин его большого тела, и он подействовал на Грегора словно поводок. Когда бородач развернулся, он был уже на грани слез от горя.

— Я знаю, куда ты собрался. Я знаю, о чем ты думаешь, — проговорил Аттила.

Я боялась, что тоже знаю. Я помнила черный хозяйственный коридор, упиравшийся в вечно запертую дверь. Посторонним вход воспрещен. Тогда это не вызвало у меня вопросов. Теперь я начала подозревать, что это был порог, переступать который дозволялось только посвященным.

— Подумай как следует, — предупредил его Аттила. — У того, что ты собираешься сделать, будут последствия. Ты слышишь меня?

Грегор попытался что-то ему ответить, но не смог довести ни одну мысль до конца. Дедуля-извращенец ерзал на краю сиденья. Ему только попкорна не хватало.

Аттила обжег меня хмурым взглядом; он до сих пор не мог поверить, что я поставила его в такое положение, и пытался пробудить своего внутреннего Соломона, чтобы сообразить, как лучше разрубить пополам этого конкретного младенца.

«Прости меня, Таннер. Что бы ни случилось дальше, прости меня за это. Наверное, я не до конца все продумала. Так и раньше случалось, тебе ли не знать».

И надо же такому случиться, что именно в этот момент дедуле-извращенцу позвонили. Глумливое удовольствие улетучилось с его лица. Что, тебе тоже не повезло? Никому-то сегодня не везет.

— Если хочешь боли — иди и причини ему боль. Я тебя понимаю. Тебе это причитается, — сказал Аттила Грегору и бросил на меня еще один пламенный взгляд. — Тебе причитается и больше. Но никакого необратимого ущерба. Я серьезно. Он должен остаться цел. По большей части.

* * *

Грохот распахнувшейся двери пробудил его, призвал его. Таннеру был знаком этот звук, и он был чем-то важен. Таннер знал, что такое шаги, и знал, что такое ярость. Он прочел на лице жажду убийства, а секундой позже вспомнил себя достаточно, чтобы понять, чье это было лицо. Грегор. Дикие глаза, полные безумия и боли, оскаленные в вое хищника зубы — Таннер не мог представить, отчего бородач слетел с катушек, но понимал, что это было что-то серьезное. Никаких объяснений не было — Грегор просто ткнул в него сквозь прутья той же самой крепкой палкой, с помощью которой они переводили заключенных. И даже не промахнулся.

А потом замер так же неожиданно, как и напал, и лицо его сделалось пустым и глупым. Он лишь сейчас заметил изогнутые прутья в боковой стене клетки. Ничто не останавливает разгневанного человека быстрее, чем вид того, чего быть не должно и не может.

Таннер набросился на него быстрее, чем успел сообразить, что движется. Он вцепился в руку Грегора и вырвал у него палку. Выдернул из суставов два пальца и вывернул кисть так, что она повисла, словно перчатка.

Он принялся за предплечье, но Грегор завопил, попытался отшатнуться и потащил Таннера за собой. Таннер притянул его обратно, и бородач врезался в клетку с такой силой, что она задрожала и что-то треснуло — локоть или лучевая кость, Таннеру было наплевать, он хотел уничтожить все. Он нацелился на бороду и раззявленный посреди нее рот и ухватил Грегора за нижнюю челюсть. Рванул вниз так, что она выскочила из суставов, и стал дергать на себя, снова и снова ударяя головой Грегора о прутья, пока череп бородача не начал сминаться по краям глазниц. Таннер потянул еще раз — и волосатая челюсть стала принадлежать ему и только ему, а Грегор повалился на пол и перестал шевелиться, только продолжали моргать глаза, да язык, мокрый и лоснящийся, вывалился из полости его глотки.

Таннер был уже на полпути к открытой двери, когда почувствовал, как по руке струится кровь, и понял, что это не кровь Грегора. Он задрал рукав, чтобы взглянуть на свое предплечье, и…

И — о боги, будьте милосердны.

Кожу на внешней стороне руки, словно поверхность старого радиаторного шланга, покрывали трещины. Дюжина безгубых ртов, распахнувшихся от напряжения. Значит, вот как это будет? Он оказался прочнее Вала — но этого не хватило.

Таннер вернул рукав на место.

Он не смотрел вниз. Он не смотрел назад.

Только вперед, только вверх, только сейчас.

* * *

Когда Грегор выбежал из комнаты, чтобы получить причитавшееся ему, я обнаружила, что снова могу молиться; молиться пустоте — впрочем, не исключено, что любые молитвы отправлялись туда по умолчанию, вместе со всеми пропавшими за мою жизнь носками. Лишь немногим лучше было то, что теперь все внимание Аттилы сосредоточилось на мне.

— Магазинное правило, — сказал он. — Сломала — плати. То, что сейчас случится внизу, — твоя расплата.

Если подумать — нет, оно того не стоило. И все же… Я вынесла Аттиле мозг так, как не удавалось, наверное, никому и никогда.