Непорочные в ликовании

— Нам всем сейчас нужно быть очень сильными. Меня иногда спрашивают о моей программе, и я тогда отвечаю, что в ней раскаленными буквами написано только одно слово: сопротивление!.. Мы должны сопротивляться распаду, мы должны сопротивляться оскудению. И когда я думаю о тебе, Ванда, я говорю себе: вот одна из немногих художников, по-настоящему способных к сопротивлению, — на лице Председателя было выражение отчетливой, недвусмысленной серьезности.

— Я подала заявку… — вставила Ванда.

— И она рассмотрена, — согласился Перелог.

— Я хотела бы, чтобы мы уехали как можно скорее. Список участников поездки я приложила. Боюсь загадывать, но наши гастроли могут оказаться весьма плодотворными. Восемь европейских городов, и в каждом по два-три выступления… Мои ребята встряхнутся, окрепнут и поверят в себя…

— А цель поездки?.. — вздохнув, бесцветно спросил собеседник Ванды.

— Какая еще цель? — недоуменно взглянула та на Перелога. — Цель у нас одна: гастроли!..

— Это я понимаю, что — гастроли, — нахмурился Председатель комитета. — Но ты представь себе, что будет, если одновременно все уедут на гастроли. Да еще в Европу. Нет, Европа, конечно, будет в выигрыше… А мы?..

— Что — мы?! Я ведь не прошу у вас даже денег! У меня есть договоренность с принимающей стороной. Мне нужно только формальное согласие комитета на зарубежную гастрольную поездку сроком на один месяц. Для чего я и подала свою заявку.

— Заявка была рассмотрена, и комитет постановил считать данную поездку нецелесообразной. Посему я вынужден выдать вам официальный отказ, — сказал Игнатий Перелог и снова постарался занавесить лицо свое улыбкой максимально любезной и непроницаемой.

— Как нецелесообразной? — вспыхнула женщина. — Какой отказ? Я ничего не понимаю. Кто подписал этот отказ?

— Бумагу подписал я. Но решение принималось коллегиально.

— Но у меня частный театр. Я вообще плохо понимаю, почему я кого-то должна о чем-то спрашивать.

— Но комитет входит в число его учредителей.

— И теперь один учредитель мешают другому учредителю наилучшим образом исполнять его функцию, так?

— Не мешает, — мягко говорил Перелог. — Помогает. Вы нужней здесь.

— Но, черт побери, ты посмотри, что происходит на улицах! Завтра любого из нас могут прикончить, и нас не будет вообще! Это, что ли, ваша помощь?!

— Мы все в одном положении, — нахмурился тот.

— Я не могу думать обо всех. Я могу думать только о себе и о своих ребятах, с меня этого достаточно.

— Ну… — развел руками Председатель. — Людям искусства не надо бы так думать и так говорить.

— Черт побери! — закричала Ванда. Потом, сделав усилие над собой, все же сдержалась. — Извини!.. — сказала она. И тихо прибавила: — Когда я подавала заявку, мне было сказано, что не будет никаких затруднений, что процедура рассмотрения носит формальный характер… Скажи мне… Скажи, что вдруг произошло? Что изменилось?.. Только не говори мне, я прошу тебя, не говори, как вы все, черт бы вас побрал, меня любите!..

Была долгая пауза; Перелог молчал, молчала и Ванда, молчали экзотические растения в сосудах, и кому-то нужно было первому нарушить молчание. Ванда уж сама хотела снова заговорить: объяснить еще что-то, или, быть может, упрекнуть в чем-то своего собеседника…

— Так все и было, — сказал, наконец, Перелог. — Мы обсуждали… Все были за… А потом…

— Что было потом? — прошептала Ванда.

— Потом все изменилось. Возникло другое мнение. Возможно, был телефонный звонок, это неважно…

— От кого?

— Этого я сказать не могу. И, честно говоря, не хочу. Может, у тебя есть какие-то невыполненные обязательства?.. Подумай.

— Какие обязательства? — раздраженно говорила женщина.

— Ну, не знаю… перед третьими лицами. Что-то пообещала и не выполнила. Или даже забыла… Может такое быть?..

— От кого был звонок? — спросила Ванда.

— Этого ты не узнаешь никогда, — твердо отвечал Перелог. — Забудь. Не было ничего. Не было никакого звонка.

— Когда состоялось рассмотрение вопроса? — спросила женщина.

— Сегодня утром.

— Значит…

— Решение окончательное. Поверь, так будет лучше для всех.

— Послушай… — медленно и тихо сказала Ванда и после помолчала немного. — Я заявляю, что у меня никогда ни перед кем не было никаких обязательств, о которых я бы забыла или не выполнила. Это я говорю точно.

Перелог смотрел на женщину, и на мгновение в лице его едва заметная мелькнула растерянность.

Ванда встала. Председатель комитета встал тоже.

— Ты просто не хочешь понять, — тихо сказал он.

— Хочу, но не могу, — возразила она.

— Еще одно, — сказал Председатель. Ванда задержалась. — У нас есть один небольшой фонд, из которого мы премируем наших наиболее достойных деятелей культуры. И мы сегодня приняли решение дать тебе премию в размере трех месячных должностных окладов. Это немного, конечно, но…

Ванда непокорно головою мотнула, давнее знакомство ее с Председателем комитета давало ей право быть дерзкой, давало ей право быть самолюбивой и неосмотрительной…

— Шли бы вы все с вашей премией вместе!.. — сказала негромко она.

— О'кей, — сказал Председатель. — Мы-то, конечно, пойдем. Но и премию тебе все равно дадим.

11