Непосредственный человек

Непристойно, спохватился я вдруг, вот так подглядывать, и подался обратно в избранную мной тьму, задумался о положении, в котором очутился, хотя вид сверху на грудь Мег, которого я только что был удостоен, был из тех, что изгоняют любую абстрактную мысль. Тут, наверху, между балками, было не так уж и темно. После того как глаза приспособились, при свете, проникавшем снизу, из кабинета, я смог разглядеть тесное, низкое пространство, в котором я неестественно скрючился. Прямо надо мной, в дюймах над головой и коленями, косо нависал потолок. Повернуться было нелегко, но когда удалось, я увидел на некотором расстоянии другие вертикальные лучи, пронзавшие сумрак, словно лазер, и услышал, напрягая слух, как Билли Квигли приветствует коллег, присоединяясь к собранию. Сосредоточившись, я различил и другие отдаленные голоса.

Настойчивость этого бормотания напомнила мне приглушенные споры, которые я подслушивал в детстве. В старых профессорских домах, где мы жили, звук разносился по спрятанным в стенах и полах трубам отопления, и в иную ночь, когда мне не спалось, я соскальзывал на пол, прикладывал ухо к батарее и, пока не включали отопление, успевал выяснить, что у моих родителей на уме. Однажды я узнал, что они собираются подарить мне на Рождество, и это было кстати, потому что эта вещь была мне совершенно ни к чему, а выяснив родительский план заранее, я получил немало возможностей как бы невзначай его расстроить. В другой вечер я услышал громкий мужской голос, который произнес «полная хуйня», и пришел к выводу, что к нам кто-то заглянул в гости. Подобное выражение я слышал прежде только раз, когда мама взяла меня с собой в ресторан. Мы вышли, и на парковке, прислонившись к счетчику, стоял мужчина в темной, поношенной одежде и как будто нас поджидал. Он уставился прямо на меня из-под набрякших век и произнес «полная хуйня». Мама шепнула: не обращай внимания, он пьян, но я никак не мог поверить, что эти слова не были обращены к ней и ко мне. С какой стати этот мужчина явился теперь к нам в дом? – недоумевал я, прижимаясь ухом к холодной батарее. Но прежде, чем я сумел найти ответ на этот вопрос, включилось отопление.

Наутро этот вопрос все еще вертелся в моей голове, когда я спускался в столовую завтракать, и я собирался его задать, но какое-то необычное выражение на отцовском лице побудило меня прикусить язык. Отец и мать не обменялись при мне ни словом, и вдруг я сообразил, что ту странную фразу произнес мой отец, он произнес ее, обращаясь в гневе к моей матери, и тогда, наверное, впервые я заподозрил, что у взрослых есть своя тайная жизнь, есть и такое, чего я не знаю о своих родителях, и что они вовсе не хотят, чтобы я узнал, – может, вообще никогда. Более того, обнаружился некий общий эмоциональный знаменатель у моего элегантного отца и у обтерханного лыбящегося пьяницы подле ресторана. Весь день я думал о том, как это странно. И поначалу, помню, мне было страшновато, но под конец дня я ощутил восторг нового знания, и когда мама спросила, как прошел мой день в школе, у меня чуть было не вырвалась та самая фраза, которую я мысленно отрабатывал на уроках и переменах: «Полная хуйня».

И теперь эти слова завертелись в моей голове, когда внизу погас свет и я остался почти в кромешной тьме. Очевидно, Мег наскучило ждать меня и она выключила настольную лампу. Я услышал, как открылась и захлопнулась дверь моего кабинета. Теперь лишь свет, пробивавшийся с другой стороны, из-за матового стекла, спасал меня от полной тьмы. Я едва различал очертания дыры в потолке, через которую сюда залез, и сообразил, что если попробую спрыгнуть вслепую, скорее всего, попаду в больницу, как и напророчила мне жена. Да и ладно. Я все равно не собирался в ближайшее время возвращаться к себе в кабинет. В темноте проклевывались многие вдохновенные планы. Стоит пожертвовать чувством собственного достоинства – и столько открывается возможностей.

– Давайте уж проголосуем и разойдемся по домам, бога ради! – прямо подо мной взмолился Билли Квигли.

– Ты даже в дискуссии не участвовал, – попрекнул его Финни, ведущий в отсутствие заведующего собрание.

– Я вас тридцать лет тут выслушиваю! – рявкнул на коллег Билли. – Не смей талдычить, будто я не участвовал в дискуссии.

– Это не дает тебе права являться с опозданием на час, воняя виски, и с ходу призывать к голосованию, – небезосновательно возразил Финни.

– Лучше виски, чем двуличие, – парировал Билли, уронил голову на стол и уснул.

– Я так понимаю, все уже высказались.

Я узнал этот голос: Джейкоб Роуз. Сначала удивился, но потом вспомнил, что либо сам декан, либо его представитель обязан присутствовать, когда решается вопрос о смещении заведующего кафедрой. К тому же формально Джейкоб оставался членом кафедры английской литературы.