Непосредственный человек

Сдержаться я не сумел. Внезапно меня охватила ярость, и не только из-за ее уверенности, будто мы с Лили счастливы будем выделить основную часть своего гаража под личную библиотеку Уильяма Генри Деверо Старшего.

— Она хоть спасибо вам сказала, мистер Перти?

Он пожал плечами, отодвинул тарелку.

— Пока нет. Дело-то еще не сделано. Должно быть, ждет, чтобы два раза не благодарить. Ты есть будешь?

Верно. Я проглотил разве что две вилки яичницы с потрохами. Желудок сжался, и так ли разумно было наполнять свою требуху чужой требухой?

— В Нью-Йорке за такую вот тарелку яичницы с тебя сдерут тринадцать, а то и четырнадцать долларов. Как люди живут в подобном месте?

Я подтолкнул свою тарелку к мистеру Перти.

— Вас не огорчает, когда кто-то злоупотребляет вашей добротой?

Он закинул в рот сочащиеся кровью яйца и вдумчиво прожевал, как будто проникся уважением к этому блюду с тех пор, как уплатил за него заоблачную цену в Нью-Йорке.

— Я рад, что она счастлива, наверное. Хотя это дельце обернулось не так, как я надеялся, что правда, то правда.

— Думаете, она счастлива? — спросил я. Мне в самом деле было важно мнение мистера Перти по этому вопросу.

Он покачал головой:

— Они разговаривают совсем одинаково, эти двое.

Я задумался над подобным рецептом счастья.

— Да и ты тоже, — добавил он, явно не имея намерения задеть мои чувства.

— Мне нужно поссать, мистер Перти, — сказал я.

— Давай! — откликнулся он.

— А потом надо ненадолго съездить в кампус.

— Давай.

— Просто отсоедините трейлер и оставьте на подъездной дорожке у моего дома.

— Твоей ма это не понравится.

— И что? Оставьте и уезжайте, мистер Перти. Это не ваша проблема.

— Придется заплатить штраф, если не вернуть трейлер уже сегодня.

— Заплатит.

Он обдумал такой вариант действий.

— Вообще-то депозит оставлял я.

— Постараюсь вернуться к полудню, — вздохнул я. — До тех пор пусть постоит, ладно? Вы знаете, где я живу?

Он кивнул:

— Твоя ма дала мне адрес.

Я оставил на столе деньги за оба завтрака.

— Твой папа говорит, он прочел все эти книги, — сообщил мистер Перти и призадумался на миг. — Я ему не верю.

— Почему вдруг, мистер Перти?

— Потому что это невозможно. Их слишком много.

— Вы, кажется, назвали моего отца лжецом, мистер Перти? — улыбнулся я.

— Похоже на то, Генри, — улыбнулся он в ответ.

У писсуара мужской уборной в гриль-баре «Круг» я попытался вообразить Уильяма Генри Деверо Старшего, человека, чьим главным талантом всегда было умение позаботиться об удовлетворении своих потребностей, в состоянии, которое так поразило мистера Перти. После больших — сверх рекомендованных — доз «Найквила» я был несколько раскоординирован. Симптомы простуды исчезли, но с ними исчезло и равновесие. Граффити на стене уборной плыли у меня перед глазами, как конспект лекции плыл перед глазами моего отца. Я никак не мог собраться и постичь простые советы, оставленные для меня на этой стене прежними посетителями. «Жри говно» — вот что они написали.

Уильям Генри Деверо Старший, каким я его запомнил в отрочестве, ничего смешного не увидел бы в этой бессмысленной грубости. Но почему же мне эти два слова показались вдруг самыми забавными во всем английском наречии? И кто знает? Быть может, новый Уильям Генри Деверо Старший — человек, которого только что наблюдал мистер Перти, — тоже счел бы их забавными. А может, они показались бы ему бесконечно печальными, такими ужасно печальными, что слезы покатились бы по его старым, запавшим, испещренным пятнами щекам, и он сам не узнал бы себя.

Глава 23

С факультетской парковки был виден минивэн телевизионщиков, снова приткнувшийся на стоянке для шишек, вплотную к пруду, и там опять собрались протестующие. Их даже вроде бы стало вдвое больше, чем накануне. Не так много, как выступало некогда против войны во Вьетнаме, но ведь эти люди протестуют против меня. Они возмущены гибелью одного-единственного гуся. И распевают так громко, что слышно в машине с закрытыми окнами.

Апрель, как я помнил из собственного опыта человека с плакатом, — лучший месяц для высокоморального возмущения. Весенние каникулы уже позади, ничто не грозит прервать протест. Воздух прогрелся, находиться на улице приятно. До зачетов какие-то две недели, и высокоморальный протест — отличный повод, чтобы вырваться из общаги, аудиторий и библиотеки. Мы с Лили женихались во время непрерывных протестов — более достойных, смею думать, — и я все еще помню, как выглядела моя невеста с плакатом в руках. Неистовая. Красивая. Сильная. Славная. Нет ли среди протестующих сегодня похожей на нее юной девицы, отвлекающей внимание какого-нибудь юного плакатоносца Гарри от Дела?