Непосредственный человек

Припарковавшись у маминого дома, я обнаружил, что мистер Перти, живущий по соседству, обустраивает свою ежемесячную дворовую распродажу, которая всегда длится с вечера четверга до середины субботы. Он расставил дюжину больших раскладных столов, накренившееся крыльцо полностью завалено картонными коробками с мусором, который мистер Перти вот-вот разложит на этих столах. Мистер Перти — падальщик мирового уровня; с тех пор как пару лет назад он передал свой бизнес — продажу уцененной мебели и приборов — сыну, который теперь не позволяет ему даже порог магазина переступить, мамин домохозяин рыщет по гаражным и посмертным распродажам в глухих уголках Центральной Пенсильвании, а в свободное время ухлестывает за моей родительницей, которая в семьдесят три года (она его несколько старше), вероятно, обладает в глазах мистера Перти сходством с теми элегантными и непрактичными старыми домами, что он всю жизнь скупал. Однако моей матерью завладеть не так просто, как недвижимостью. Мама проявляет благосклонность, лишь когда ей нужно куда-то поехать (она больше не садится за руль), а меня нет под рукой. Тогда она милостиво разрешает мистеру Перти доставить ее по назначению на его полноразмерном пикапе — машине, которую она презирает, ибо хрупкой, деликатного сложения даме нелегко в нее залезть, к тому же сиденье вечно завалено хламом с очередной дворовой распродажи. Моя мать никогда не смотрит, куда садится, но терпеть не может, чтобы ее щипали за ягодицы — даже неодушевленные предметы.

Однако домовладелец человек терпеливый, и даже сейчас, когда ожидается возвращение моего отца, он явно не потерял надежду на то, что однажды моя мать сделается для него доступной. Он верит, что ее стойкое предубеждение на его счет со временем рассеется. По его мнению, это именно предубеждение. Сомневаюсь, чтобы мистеру Перти (мать считает его неграмотным) было знакомо слово омерзение, наиболее точно передающее чувства моей матери к ее домохозяину.

— Генри! — затрубил мистер Перти, когда я вышел из машины и помахал рукой. Так называет меня мама, и, разумеется, так именует меня и мистер Перти, хотя я просил его называть меня Хэнком.

— У меня есть то, что вам нужно, — сказал он, когда я поднялся к нему на крыльцо и мы обменялись рукопожатием.

Он предъявил мне накладной пластиковый нос с очками и усами. Он прав — я с ходу могу вообразить с полдюжины способов их использовать.

— Сколько вы за это хотите?

Он отмахнулся от предложенных денег:

— Забирайте.

Я сунул очкастый нос в карман.

— Примерить не желаете?

Я улыбнулся и промолчал.

— Опять видел в газете колонию вашей матери, — сообщил мистер Перти. Он человек немногословный, и поразительно большую долю среди его немногих слов занимают оговорки. В последнее время, накопив столько денег, что уже не в силах ими распорядиться, он начал интересоваться акциями и доверительными фондами и был уверен, что я — как-никак профессор — обязан во всем этом разбираться. Мистер Перти делился со мной тревогами по поводу «фрустраций» рынка. У него в ухе слуховой аппарат, и я решил, что мистер Перти всю жизнь недослышивает слова и обороты. Диагноз, поставленный моей матерью, само собой, не столь милосерден. По ее мнению, этот человек за всю свою жизнь не прочел ни единой книги и потому не имел возможности сопоставить то, что слышит, с обликом слова на печатной странице. Возможно, она права. Ясно одно: мистер Перти не понимает, что его вербальные промахи представляют весьма серьезный изъян в глазах моей мамы, что ухаживания неуклюжего на язык поклонника она никогда не примет всерьез. Даже его трепет перед ее изощренностью мать обращает против него. Он слушает мою мать так, как зеваки смотрят на танцующего медведя. Страшное дело. Никого и ничего моя мать не пощадит, вынося приговор, и это поражает мистера Перти, который если и имеет какие-то мнения, держит их при себе. Потрясающий избыток мнений, имеющийся у моей матери (а она еще и записывает их и публикует в газете), кажется мистеру Перти непостижимым. Если бы у мистера Перти имелось свое мнение, ему бы и в голову не пришло его записывать.