Непосредственный человек

— Итак, — сказала она, дослушав. — Ты побывал у Крошки Дика. Выслушал речь про надвигающуюся бурю?

— Приливную волну, — уточнил я.

— Теперь у него это приливная волна?

— Ее невозможно остановить. Единственная надежда — успеть добраться до твердой земли. Захватить с собой друзей. Ты со мной? У меня найдется еще одно место, надеюсь.

— Чтоб у него пиписька отвалилась.

— Не следуй стереотипам, — сказал я.

— И что же ты ответил? — поинтересовалась она, и я почувствовал, как меняется атмосфера в кабинете.

— Сказал, что мы далеко от моря, нам нечего бояться прилива. Он же потребовал за выходные пересмотреть мою позицию. Велел обсудить всё с Лилой.

При нормальных обстоятельствах это вызвало бы у Боди смешок. А сегодня — нет.

— А ты сказал, что нет никакого смысла обдумывать еще раз твою позицию. Сказал, что прежде ад замерзнет, чем ты предашь друзей. Велел засранцу пойти и трахнуть самого себя в зад.

Судя по тому, как она уставилась на меня, туда же пошлют и меня, если мой ответ ее не удовлетворит.

— Придется отмотать обратно, — сказал я.

Она будто и не слышала.

— Потому что так отвечают ему те, кто верен профсоюзу. Так ответила ему я.

— Не думаю, что я так уж предан профсоюзу, — признался я и приготовился пойти и трахнуть себя в зад.

Боди оглядела свой кабинет, словно в поисках, куда бы плюнуть.

— Поверить не могу, чтобы ты был способен встать на сторону администрации.

— Чума на оба ваши дома, вот что я думаю, — сказал я.

Это слегка успокоило Боди, хотя в отношении меня она не смягчилась.

— Может случиться так, что ты обязан будешь свидетельствовать, — предостерегла она. — В библейском смысле. Соблюсти ироническую дистанцию уже не удастся, можешь мне поверить.

Я опрокинул пустой пластиковый стаканчик вверх дном на ее стол.

— Должен признаться, Боди, тебе в очередной раз не удалось поднять мою самооценку.

И вдруг напряжение ушло, мы снова были друзьями.

— Я постоянный источник разочарования для мужчин, — кивнула она и печально добавила: — И для многих женщин.

— Хочешь мне об этом рассказать?

Обычно она хочет рассказать.

Боди всмотрелась в меня, будто и правда решала, стоит ли поведать мне о новой сердечной неудаче. И поскольку прежде она всегда мне о них рассказывала, я был несколько удивлен, когда она взмахом руки отделалась от этой темы.

— Просто один человек, — пробормотала она. — Который вовсе и не играет в моей команде, нечего даже было на это надеяться.

Едва она произнесла эти слова, как на моем воображаемом экране развернулась картина — в чистых красках «Техниколора» и со звуком Долби стерео: Боди и Лили, обнаженные, потные, возятся на рабочем столе Боди. Это происходит прямо здесь и прямо сейчас. Нарисованная мной картина была столь ярка и драматична, что даже очевидная абсурдность не заставила ее померкнуть. Ведь в конце-то концов, чтобы такая сцена обрела правдоподобие, необходимо, чтобы Лили, та женщина, которую я знаю, превратилась в женщину, совершенно мне неведомую. Сколько раз я предупреждал студентов о недопустимости такого рода насилия над персонажами. Конечно, говорил я, у каждого человека есть свой секрет. У людей имеется сложная внутренняя жизнь, которая не поддается бесхитростному истолкованию, но нельзя забывать, игнорировать или сводить к пустякам то, что нам известно о человеке, а новая роль, которую я приписал своей жене, явно противоречила этим правилам повествования. И это не единственный грех против правдоподобия. В хорошем сюжете Боди Пай не могла бы одновременно заниматься потным сексом с моей женой и сидеть передо мной, полностью одетая, с сигаретой в зубах, хотя я не помнил, как она поднесла к ней зажигалку, однако уже почти до фильтра докурила. Я сосредоточил взгляд на красном кончике сигареты, и пылкие любовницы исчезли, в маленьком кабинетике Боди остались только мы двое, старые друзья, о чем-то говорим. Вернее, говорит одна Боди, объясняет, дошло до меня, почему она оставила сообщение с просьбой перезвонить.

— В общем, скажи ему, чтобы поостерегся, — закончила она.

Видимо, что-то я упустил, черт побери. Крошечный кусочек времени, жизни Уильяма Генри Деверо Младшего, ускользнул в некую бездну.

— Кому? — спросил я.

— Тони, — ответила она, подозрительно глядя на меня. — Тони Конилье. Мы же о нем сейчас говорим.

— Точно. — Я энергично закивал, как будто все для меня прояснилось.

Но она, чувствуя, что я так и не включился, спросила:

— Где ты сейчас был?

— В каком смысле? — возмутился я, но я хорошо знал, в каком смысле.

Она выпустила длинную, задумчивую струю дыма из самой глубины легких.

— Видел бы ты свое лицо.