Непостижимая Шанель

Как только беседа с глазу на глаз была прервана, разговор пошел только о финансовых трудностях, с которыми в какой уж раз сражался Дягилев. Мясин работал над новой версией «Весны», которую Сергей хотел включить в свой спектакль начала сезона в Париже. Он не сомневался в успехе постановки, во всех отношениях верной духу Нижинского. «Весна», по его словам, стала балетом «надежным». Но ему были нужны деньги. Затраты, которых требовала реприза, были чрезмерны. Дягилев не обратил никакого внимания на брюнетку, сопровождавшую Мисю. Хотя видел ее почти каждый день, Дягилев даже не пытался запомнить ее имя. Но можно без труда представить, какого рода призраки явились перед Габриэль во время этой памятной встречи. Значит, это и была мать великого князя, чье имя молодые люди в Руайо произносили только шепотом, чтобы избавить бедную Жанну Лери от горьких воспоминаний! Значит, это и была мать Бориса, обрюхатившего подружку из Руайо, молодую статистку, дебютировавшую в «Водевиле», золотое сердечко в этой банде сорвиголов, Жанну Лери, которая отправилась с просьбой к Дорзиа, чтобы добиться для Габриэль первого заказа на шляпы. И Дягилев… Наконец-то она видела человека, которым Мися так восхищалась, чаровника… Надо же было случиться такому, что ее новые друзья собирались возобновить именно тот, единственный балет, который она видела. Скандал в 1913 году… Дамы в тюрбанах, красные от гнева, старая графиня де Пурталес в съехавшей набок диадеме, вопящая во всю мочь, крики, и безумная Кариа, с так странно подстриженными волосами, что на нее оборачивались, — все это ожило в памяти Габриэль. Почему случилось так, что именно об этом балете заговорили в Венеции?

Путешествие в Италию имело несколько последствий. Во-первых, друзья Габриэль, и прежде всего Мися, сочли, что она излечилась. Бой был забыт. Тому был неопровержимый знак: Габриэль больше не ограничивалась ролью зрительницы, она стала участвовать в общей жизни. Она пригласила Стравинского к себе. Он должен был поселиться в «Бель Респиро» с женой и четырьмя детьми. Разве это не было знаком? И потом, Габриэль больше не плакала. Глядя на женщин, которые не плачут, окружающие охотно верят в их выздоровление, не обращая внимания на то, о чем они умалчивают, на скрытые раны, готовые закровоточить при первом потрясении… Короче говоря, поскольку Габриэль вновь обрела силу скрывать свои чувства, окружающие решили, что она выздоровела, спутав безразличие со здоровьем. Она казалась веселой. Ее и поймали на слове.

Тем временем Дягилев, вернувшись в Париж и по-прежнему не находя средств для постановки «Весны», терял надежду. Именно тогда портье гостиницы объявил ему о визите одной дамы, имя которой было Дягилеву неизвестно. Он колебался. Она была некстати. Потом он смирился и вышел к ней. Едва взглянув на нее, Сергей Дягилев понял, что посетительница была ему удивительно знакома. Это была подруга Миси, это она, Габриэль Шанель, принесла ему деньги, необходимые для постановки «Весны». Она протянула Дягилеву чек, сумма которого превосходила все его ожидания, поставив только одно условие: чтобы он никогда не говорил о ее даре. Договорились, не правда ли? Никогда и никому.

Дягилев сказал. Сказал тому, кто в 1921 году стал его секретарем, — Борису Кохно.

Прошло полвека, пока о поступке Габриэль стало известно. Кохно[58] в книге, посвященной Дягилеву, рассказал об этом эпизоде из ее жизни. Если бы не он, об этом, возможно, никогда бы не узнали.

IV «Достоинство роскоши…»

Относительно Стравинского и его семьи все ясно. Они поселились в «Бель Респиро» осенью 1920 года и провели там около двух лет. Дочь метрдотеля, Сюзанна Годен, которой тогда было лет десять, никогда не забудет атмосферу, царившую на вилле в Гарше, пока там жил композитор. Она играла с маленькой Миленой, одного с ней возраста, и с Миркой, старшей дочерью Стравинских, изучавшей акварель и подарившей ей две свои работы, портрет толстого русского генерала и собаки Питы, сделанные на обороте старого календаря. В те часы, когда Стравинский работал, детей отправляли в просторную комнату, служившую детской. Им приказывали молчать и не мешать мэтру. Тогда вилла «наполнялась звуками пианино… Но мы с Миленой подходили совсем близко к двери, и иногда музыка звучала так мощно, что мы пугались».

Да, в том, что касается дружбы Габриэль со Стравинским, ошибки быть не может. А как насчет великого князя Дмитрия? Каковы были обстоятельства их знакомства? Трудно себе представить, как все произошло.