Непостижимая Шанель

— Тачстоун от Кеймела и Бентер, — объяснял дед. — В обоих текла горячая кровь Эклипса. Двадцать лет провел на заводе. От трехсот двадцати трех случек родилось триста двадцать три победителя. Он появился на свет в тот год, когда старший из Гросвеноров получил от Виктории титул маркиза Вестминстерского. Было это в 1831 году. У него было только девятнадцать ребер…

— У кого это? — спрашивал ребенок. — У маркиза?

— Да нет же. У Тачстоуна. Посчитай.

Вопросы ребенка становятся понятнее, если учесть, что через несколько месяцев после одной из самых крупных побед его деда на дерби мальчика прозвали Вендор, по имени лошади-победителя, знаменитого Вендора от Донкастера и Красной розы. Имена, полученные им при рождении — Хьюг Ричард Артур, — были так прочно забыты, что второй герцог Вестминстерский фигурировал в анналах своего времени и в сердцах своих любовниц под именем Вендор. Вендор… Удивлялась ли этому Габриэль? Ничуть. Безусловно, странности Итонхолла в свете пережитого ею в Руайо выглядели повторением пройденного, и потому чудачества Гросвеноров были для Габриэль приемлемее, чем для кого-либо другого.

— Во всяком случае, — говорила она, — люди в Англии устроены не так, как мы. Можете вы себе представить, чтобы кто-нибудь из семьи Ноай носил лошадиное имя? Чтобы Ноай звался Епинар, Бириби, Жюжюбье или как-нибудь в этом роде? Тогда как в Англии… В общем, подобного рода вещи случаются в Англии чаще, чем во Франции, и там не обращают на это внимания.

Вендор часто рассказывал Габриэль, что, когда современники пели деду дифирамбы — будучи пажем при короновании Виктории, он из вежливости умер за тринадцать месяцев до нее; в течение пятидесяти лет, занимая место в парламенте, сумел выказать себя в достаточной степени либералом, чтобы удивить своих собратьев, но при этом вел себя с достаточным юмором, чтобы обеспечить себе их уважение; он с успехом выступал то в защиту армянского меньшинства, подвергавшегося преследованиям со стороны турок, то вносил законопроект в поддержку продавщиц магазинов, с тем чтобы они получили право пользоваться стульями и чтобы сидячее положение не воспринималось как оскорбительное покупателями, и, несмотря на ожесточенные споры, герцог выиграл дело, получив порядочное большинство, — все это на самом деле меньше послужило его славе, чем то, что, повинуясь некоему высшему инстинкту и застав врасплох мир скачек, он потратил неслыханную сумму в 14 000 гиней и купил Донкастера, эталон, который в конюшнях Итонхолла произвел на свет целое потомство непобедимых лошадей. Первый герцог Вестминстерский был также Главный конюший королевы Виктории, и этот титул столь же много значил в глазах общественного мнения, как и то, что носитель его друг Гладстона. Все бескорыстные поступки герцога, все больницы и церкви, построенные на его средства, были забыты, но знаменитой стала тысячекратно повторенная фраза, сказанная несравненным предком американскому миллиардеру, которому он отказался продать Вендора:

— Во всей Америке не хватит денег, чтобы купить такую лошадь.

Как в эпоху весьма строгого этикета первый герцог Вестминстерский сумел убедить монархов, которых он принимал у себя, согласиться на то, чтобы среди его приглашенных находилась лошадь? Вопрос, который задавал себе не только его внук. Ибо в тот день, когда дед давал прием на открытом воздухе в честь золотого юбилея королевы Виктории, самым заметным было появление не принца Уэльского, не наследного принца Пруссии, не короля Дании, не королевы Бельгии, не королевы Гаваев в забавных нарядах и даже не красавицы госпожи Альбани, знаменитой певицы, а Ормонда, лошади века, родившейся от Вендора и Лили Агнес, продолжавшего по отцу знаменитую линию Донкастера, а по матери — линию Макарони, Ормонда, чье потомство маленький Гросвенор знал лучше, чем собственную генеалогию, и которому специальным разрешением лорда-мэра Лондона было разрешено пересечь Сент-Джеймский парк, а потом Грин-парк, дабы избавить его от неудобств транспорта. Вычищенный, выхоленный, завитой, с точеной грудью, безукоризненной линией спины, выказывая почтение коронованным особам, в меру и тактично поигрывая своими удивительно мощными ногами, Ормонд, не посрамив себя, прекрасно держался в центре газона и, не заставляя себя упрашивать, хрустел цветами, которые ему предлагали самые знатные дамы Англии в платьях и лентах по моде осени 1877 года.