Непостижимая Шанель

Небо опустело, пусть так. Ему оставалось только дать себе волю. Тем более что Габриэль не щадила себя. Она старалась пробудить в нем совершенно иную веру: веру в его талант, в будущее, в наслаждение. У этой честолюбицы желание вернуть Реверди усиливалось уверенностью в том, что она столкнулась с полной своей противоположностью. Победить эту противоположность? Пари было как раз для нее. Мы увидим, как позже Габриэль вновь воспламенится при мысли, что сможет выиграть там, где другие потерпели неудачу. Тогда она сознательно ввяжется в авантюру совсем другого рода и самую безумную, какую можно себе представить.

Итак, Реверди снова увидели в обществе Габриэль. Кто из них больше страдал? Реверди от собственных уверток или Габриэль от взлетов и падений своего поэта? Однажды он захотел поселиться отдельно, и она поддержала его в этом желании, для него с большим трудом нашли и сняли мастерскую в квартале Мадлен. Поиски были поручены Вере. Она сама купила все необходимое — мебель, постельное белье. Но при одной только мысли, что ему придется обосноваться в Париже, Реверди охватил страх, и он вернулся в Солем, где оставался взаперти в течение нескольких недель. Оттуда он написал Габриэль одно из тех писем, на которые был мастер, послание должно было ее успокоить, но в нем сквозило невероятное смятение. Тем не менее он постарался, чтобы там были обещания, которых она была вправе ожидать от него: «Как только я приеду в Париж, сразу примчусь расцеловать вас — это я уже мысленно сделал здесь тысячу раз». Или же: «Разумеется, покидая Париж, я рассчитывал вернуться, только не думал, что это произойдет так скоро — ваш зов нарушает мои планы, но в сущности только прерывает их. Я не могу устоять перед радостью опять увидеть вас…»

И действительно, он появлялся снова.

Он устраивался на террасе «Дом», внешне совершенно спокойный, отзывчивый, радушный, речистый, немножко циничный, порою фривольный. Его давние друзья, времен Бато-Лавуара и «Нор-Сюд», встретили его с распростертыми объятьями, Браки, Макс Жакоб, Лорансы, Фернан Леже, Дерены, Брассай, Сандрар, Кокто, Териад. Они ложились поздно, встречались с большим количеством народу, часто завтракали и обедали в гостях. Где еще можно было встретить этого волка, порвавшего с одиночеством, на кого он намекал в письме Габриэль, когда говорил о «пьяницах» и «дружеских отношениях, оправдать которые нельзя ничем»? Обратимся к свидетельству его современников: долгие дни и вечера, заполненные бесконечной выпивкой. Из того же источника: «Он увлекал меня за собой в бары или рестораны, которые любил, иногда к друзьям-англичанам или американцам. В то время он с ними встречался часто. Я так и вижу его в безукоризненном двубортном костюме из серой фланели, со стаканом виски в руке, с непокорной прядью и блестящим взором, бесконечно рассуждающим обо всем и ни о чем». Это было время, когда Дерен, встретив его утром неподалеку от «Клозри де Лила» и приписав его скверный вид монашеской жизни, сказал ему:

— Ты похудел. По крайней мере они не заставляют тебя поститься, твои кюре?

И Реверди возразил:

— Это не пост, это джаз.

Ибо было еще и это: ночные кабаре. Его видели с Габриэль в «Джимми» и во многих других местах, где веселился тогдашний Монпарнас, где, слоняясь туда-сюда, бывали туристы со всего света.

Наконец, была прелесть долгих каникул.

В 1931 году Реверди провел в «Ла Пауза» часть лета. Это было время, когда папки Габриэль обогатились новыми мыслями, через несколько лет появившимися за ее подписью.

Следовало бы попытаться сопоставить эти тексты с некоторыми из заметок Реверди, взятых как из «Волосяной рукавицы», так и из «Моей бортовой книги». Тогда можно обнаружить смущающее сходство. Случайно ли совпадение в выборе тем: благотворное влияние случая, недоверие к вкусу, отвращение к украшательству и небрежности, боязнь, что исправление рискует все испортить, если только оно не сделано мастерски? Надо добавить склонность к каламбуру и хлестким словечкам, а также бесспорное сходство в отборе слов. Очевидность делает доказательства ненужными. Достаточно процитировать некоторые из мыслей Шанель, дабы убедиться, что автором их больше, нежели она, является именно Реверди. После чтения исчезают малейшие сомнения.