Непостижимая Шанель

Нет ничего более изматывающего, чем угроза со стороны призраков. Появятся? Не появятся? Примерно так ждала Габриэль процесса над Шелленбергом. Она, конечно, хотела его оправдания из симпатии к нему, но главным образом из-за тех последствий, которые подобное решение имело бы для нее. Если бы Шелленберга оправдали в Нюрнберге, разве могла бы Габриэль оказаться виновной?

Среди двадцати одного обвиняемого на Нюрнбергском процессе семь военных преступников отделались тюремным заключением (пожизненное заключение для Гесса, Редера и Функа, двадцать лет — для Шпеера и Шираха, пятнадцать — для Нейрата, десять — для адмирала Деница), остальные были приговорены к смертной казни. За исключением Геринга, которому удалось достать ампулу с ядом, Франк, Фрик, Йодль, Кейтель, Кальтенбруннер, Розенберг, Штрейхер, Зейсс-Инкварт и Заукель взошли на эшафот, когда Шелленберг предстал перед судом. Его процесс длился пятнадцать месяцев. Приговор был вынесен в апреле 1949 года, и Шелленбергу было определено самое легкое наказание — шесть лет тюрьмы.

Начиная с этого времени ему было разрешено получать письма и посылки от друзей. Первым дал о себе знать Теодор Момм. Он прислал Шелленбергу книгу Альфреда Фабра-Люса «Век принимает форму», а также книгу, которую граф Бернадотт посвятил перипетиям прекращения военных действий, и можно себе представить, с каким интересом заключенный прочел ее. Без советов и покровительства Бернадотта как бы Шелленберг спасся? Но по всей очевидности, в посылке конфидента Габриэль было что-то такое, к чему Шелленберг оказался еще более чувствителен.

11 апреля 1950 года Момм получил из медицинской части нюрнбергской тюрьмы благодарственное письмо Шелленберга, отправленное тюремной медсестрой Хильдой Пухта. Вот что говорилось в письме:

Сударь, от всего сердца благодарю Вас за добрые поздравления к Рождеству, и прежде всего спасибо за то, что Вы передали мне поздравления от «Шляпы». Будьте любезны передать ей мою особую благодарность. Передайте ей в надлежащих выражениях, с каким удовольствием я бы принял участие в этом небольшом праздновании! Поздравления Габриэль, по всей видимости, тронули его больше всего. Намек на встречу главных участников операции «Шляпа» с целью отпраздновать ее годовщину еще больше заставил его почувствовать убогость его положения. Но хуже всего было то, что он был страшно болен. «Меня прооперировали здесь, 7 апреля 1949 года. В ноябре я несколько раз соборовался, а мою жену вызвали телеграммой. Теперь мне опять немного лучше. В зависимости от обстоятельств меня собираются оперировать еще раз. Будем надеяться, что я выкарабкаюсь!»

* * *

И потом одиночество. Что длится дольше, а рассказывается быстрее? Быть одной… Жизнь Габриэль начала строиться вокруг этого слова. Но прекращалось ли оно когда-нибудь, одиночество?

Живя в том же городе, что и фон Д., Габриэль не стала от этого менее одинокой. Их союз был всего лишь сомнительной формой сосуществования. Надо было положить ему конец.

Начиная с 1950 года ее меньше видели в Швейцарии и больше во Франции, особенно в «Ла Пауза». 1950… Этот год был одним из самых горьких в ее жизни: год смерти Миси. Габриэль представляла себе все, только не это. Мися была ее единственной собеседницей, единственной женщиной, которую Габриэль любила. Она все разбила в своей жизни, все отринула и всегда лгала, но только не Мисе. Если она жила, стирая следы своих шагов, жила без писем, без фотографий, без воспоминаний, это потому, что Мися была ее памятью и благодаря ей все обретало реальность. Без Миси Габриэль оказалась отрезанной от собственного прошлого, лишилась корней и словно стала загадкой для самой себя.

Никогда ничья смерть так не выбивала ее из колеи.