Непостижимая Шанель

В 1952 году Момм охладил пыл даже госпожи Шелленберг, к которой между тем хорошо относился, отсоветовав ей поддерживать с Габриэль переписку:

«В том, что касается Вашего вопроса относительно мадемуазель Ш., мне кажется, она уехала в США на какое-то время… Учитывая обстоятельства, я бы советовал Вам не писать мадемуазель Ш…»

Можно ли более ясно дать понять женщине, только что потерявшей мужа, что она навязчива? Годы спустя храбрая женщина, которой по-прежнему приходилось сражаться, напрасно добивалась свидетельства Габриэль в долгом процессе, возбужденном ею против различных швейцарских мошенников, утверждавших, что они являются единственными владельцами «авторского права» ее мужа. Она покинула берега Лаго-Маджоре и вернулась с детьми в Дюссельдорф. Почему Габриэль не отвечала ей? Госпожа Шелленберг не могла объяснить себе это недружественное молчание.

«Я прекрасно понимаю, почему она не ответила Вам, — писал ей Теодор Момм. — При нынешнем положении вещей Вам не следует сердиться на эту женщину, великодушную и любезную. Она знает, что более других подвергается опасности, и не хочет возвращаться ни к событиям войны, ни к первым послевоенным годам».

(письмо Т. Момма госпоже Шелленберг от 13 марта 1958 года)

Он всегда находил извинения для Габриэль. Он всегда готов был выпрямиться во весь свой высокий рост и заслонить ее от угрожавшей ей опасности.

Но несмотря на привязанность к Габриэль, ему всегда казался странным демарш, предпринятый без его ведома

12 декабря 1952 года, то есть всего девять месяцев спустя после смерти обергруппенфюрера. Будучи проездом в Дюссельдорфе, фон Д. явился в дом Шелленбергов и под предлогом того, что должен был отвезти Габриэль два предмета[146], которые госпожа Шелленберг желала ей передать, потребовал справки о смерти обергруппенфюрера, но написанной не вдовой — этого ему было бы недостаточно, — а официального свидетельства. В какой игре участвовал Шпатц? И что ему было за дело? За этим снова крылся какой-то шантаж. Возможно, какой-нибудь прохвост продолжал преследовать Габриэль, и им, Шпатцу и ей, потребовалось это свидетельство, чтобы окончательно заставить замолчать тех, кто пытался сделать из операции «Шляпа» предлог для шантажа.

Но это всего лишь гипотеза.

Единственное, в чем ее можно упрекнуть, — это в излишней поспешности. Но ведь наступает момент, когда атмосфера обмана и сообщничества, которую несет с собой долгий кошмар, вызывает желание крикнуть: «Довольно!»

Второй эпилог (1953–1971)

Шить, в сущности, означает заново создавать мир без шрамов…

Ролан Барт. Сад II

I Дань уважения

В семьдесят лет Габриэль вернулась в Париж. Годы, которые ей осталось прожить, — это повторение пройденного пути.

У нее больше не было никакой поддержки.

Из того далека, каким стала теперь Англия, в 1953 году до нее дошла весть о смерти герцога Вестминстерского, спутника смешливого и гневливого, рядом с которым она провела несколько чудесных лет, под дождями и ветрами Шотландии, в солнце и синеве путешествий по морю, отражавшему беззаботные лица. Разве могла она ничего не почувствовать? Ведь можно было не сомневаться, что Вендор вместе с Черчиллем участвовал в ее спасении. Но надо ли стараться определить, что она испытывала, — это был скорее страх, нежели настоящее сожаление. Ушел человек, который, незаметно, не переставал желать ей добра.

В том же, 1953 году она продала «Ла Пауза». Что ей было делать с домом, предназначенным для отдыха, когда она больше не хотела отдыхать? Восемь лет ссылки, пятнадцать лет бездеятельности навсегда лишили ее вкуса к праздности. Она скрывала в себе столько тайн, и ей требовалось столько сил, чтобы убедить себя, что ничто из того, что она замкнула в молчание, не вырвется наружу. Скоро вот уже семь лет, как она подкарауливала любую тень, пытавшуюся возникнуть из мрака лет, и была готова убить ее, вот уже семь лет, как она старалась убедить себя, что в памяти человеческой потемки наступают быстро и то, в чем не признаешься, никогда не становится реальностью. Ей это удалось. Но ценою какого труда и какой усталости. Поэтому у нее было только одно желание: освободиться от бесполезного груза, от ненужных домов и садов, куда она больше не пойдет, от комнат, в которых жило эхо потерянной любви. Уйти, продать, свести смысл жизни к комнате в гостинице и месту, где можно было бы работать.