Непостижимая Шанель

То, что она выбрала пятое число, свою цифру-фетиш, ничего не изменило в приговоре. А приговорили ее к смертной казни. «Французская пресса была чудовищна в своей вульгарности, глупости, злобе. Журналисты насмехались над ее возрастом, уверяли, что она ничему не научилась за пятнадцать лет отсутствия… Манекенщицы дефилировали в гробовом молчании. На выходе было даже сказано вслух несколько непристойностей».

Заголовки и статьи, посвященные этому событию парижскими газетами, достаточно красноречивы. «Печальная ретроспектива», — читаем в «Орор». «Призраки платьев тридцатых годов» — такова была точка зрения «Комба». Ее заголовок был еще хуже: «У Шанель, у черта на рогах».

Добавим, что против нее выступила не только французская пресса. Лондонские газеты проявили не меньшую жестокость. «Фиаско», — писала «Дейли мейл». Но если что и ранило Габриэль, можно не сомневаться, это было внезапное презрение со стороны ее английских друзей. На остальное ей было наплевать, и к французской прессе она относилась без малейшего уважения.

Ее поведение в часы, последовавшие за громким провалом, из всех тяжелых моментов долгой жизни Габриэль более всего вызывает уважение. Дело в том, что девчушка в черном, ребенок из Обазина, Вечная сирота, видала и не такое. Почему они изо всех сил хотели утопить ее? Она слушала комплименты друзей, похожие на соболезнования. Она слушала их, и ей безумно хотелось рассмеяться. Они что, считали ее дурочкой? Они говорили ей, что она победила. Да разве это было похоже на правду?

Она слушала их с той безжалостной трезвостью, от которой ничто ее не излечило. Можно ли убедить фермера, что его урожай хорош, если это не так? А сыновья кабатчика из Понтея? Скажи им, что каштановая роща не так уж и больна, разве они поверили бы?

В ту же ночь она призналась одной из своих бывших первых мастериц, присутствовавших на открытии, что в бездействии «она потеряла сноровку». Она признавала это. Между ремесленниками друг другу не рассказывают историй. Так что же? У нее была только одна забота — вновь приняться за дело. И напрасно было бы искать на ее лице, в ее жестах и словах малейшие признаки отчаяния.

На следующий день, надо было признать очевидное, книга заказов была пуста, Дом — тоже. Габриэль дала знать работницам, что случай слишком хорош, чтобы им не воспользоваться: вместо того чтобы готовить коллекцию под крышей, в тесноте, она будет делать примерки в салонах. «Там по крайней мере будет удобно. Хоть в этом будет толк». Коллекция? Какая коллекция? Едва одну закончили. Но, дергая свои висевшие на шнурке ножницы, Габриэль упрямо твердила только одно: «Новая коллекция».

Надо признать, доверия она не внушала, и ценность Шанель резко упала.

В фирме «Духи Шанель» стали задаваться вопросами. Было ли разумно продолжать финансировать деятельность женщины, которая, по всей видимости, больше никого не интересует? Ее провал, если он повторится, будет для ее духов худшей рекламой. Новости, получаемые с улицы Камбон, только подтверждали сомнения. Габриэль, с напряженным лицом, жила в атмосфере поддельного доверия. Можно было подумать, что она пыталась взбодрить себя словами. Она проводила примерки, стоя на коленях на полу, в состоянии крайнего возбуждения.

Пьер Вертаймер счел необходимым пойти и посмотреть, что происходит у его воинственной компаньонки. Как она там, его храбрая, его «незаконная», его упрямица? Между ними больше не было соперничества, не было перебранок, их ссоры угасли.

Он застал Габриэль в разгаре работы, в ее глазах читались разочарование и тревога. Ее усталость чувствовалась в том, что она ходила не как обычно, а опустив голову. Она призналась: «Я больше не могу». И у ее старого поклонника сжалось сердце. Как бы он хотел ей помочь… Конечно, она не раз его предавала и не раз подозревала несправедливо. Но он восхищался ею, и особенно в тот день. Какая бы у нее была легкая жизнь, если бы… Ведь он всегда был готов. Почему ей так нужен был этот реванш? Но что он мог поделать? И как устоять перед этой женщиной…

Поэтому, когда Габриэль, которую он не спеша провожал домой, проворчала: «Знаете, я буду продолжать… Продолжать и побеждать», ах, не было нужды говорить ей, что административный совет сомневается в ней, потому что он-то решил поддержать ее.

— Вы правы, — сказал он… — Вы правы, что не сдаетесь.

На следующий день он объявил одному из своих близких сотрудников, что, несмотря ни на что, он верит Габриэль: «Я знаю, что она права».

* * *

Ей потребовался год, чтобы обрести свое прежнее могущество, и признание пришло к Габриэль сначала в Соединенных Штатах. Против всякого ожидания ее первые модели, те, что были показаны на открытии Дома, — маленькие платья, которые сочли столь жалкими, что изготовители кусали себе руки от того, что поверили в ее марку, не разобравшись толком, в чем дело, — так вот, эти раскритикованные платья продавались лучше, чем можно было представить. Необъяснимый выбор, загадочное проявление женского чутья…