В округе поселились целые династии тренеров, приехавших из Великобритании. Шантийи и Мезон-Лаффит стали английскими деревнями, где высились красные кирпичные дома. Бартоломью, Каннингтоны, Картеры пользовались уважением, о них писала пресса. Не менее десятка специализированных изданий и полоса в каждой ежедневной газете того времени были посвящены бегам. Малейший неподобающий поступок в этих кругах вырастал до размеров скандала. Стоило подтвердиться слуху, что некоторые владельцы, пытаясь получить информацию о своих конкурентах, нанимали шпионов, как «Иллюстрасьон» тут же посвящала этому событию первую страницу, а французская пресса разом воспламенялась.
В эти-то страсти и окунулась Габриэль Шанель, едва приехав на место.
Могла ли она подозревать, что ее положение в Руайо окажется почти таким же, как в Мулене?
Ей предстояло жить в близости с человеком, являвшим собой совершенный тип
Этьенн Бальсан не знал Парижа, его актеров, писателей, художников, не сталкивался со снобизмом общества, вкусы и заботы которого он не разделял. Его нисколько не заботили ни великие мира сего, ни их добрые деяния. Женщин, бывавших у него, никогда не отмечали в светской хронике ни за элегантность, ни за благотворительную деятельность. Это были не дамы-патронессы.
Чтобы женщине получить приглашение в Руайо, достаточно было быть веселой, всегда ходить в сапогах и быть готовой целыми днями скакать галопом из одного края леса в другой.
Руайо? Веселая шайка друзей. За исключением лошадей, смеха и развлечений — больше ничего.
Содержатели и содержанки
(1906–1914)
Когда жена председателя, которой всюду чудились незаконные сожительства, оторвавшись от рукоделья, мерила взглядом проходившую по вестибюлю маркизу де Вальпаризи, приятельницы судейши покатывались со смеху.
I
Жизнь в замке
Когда-то Руайо был монастырем, почти таким же старинным, как Обазин. Что осталось от его прежнего сурового облика, когда туда приехала Габриэль? Только выложенный плитами коридор, довольно крутая лестница и крытый вход сохраняли следы феодальных времен, когда капелланы Филиппа Красивого да и сам король приезжали в Руайо на поклонение. Что до остальных построек, то в результате переделок в XVII–XVIII веках они, выиграв в изяществе, потеряли первоначальную строгость. Монахов сменил женский религиозный орден, и изменения, привнесенные бенедиктинками святого Иоанна Лесного, соответствовали духу того века, в котором особенно проявилось французское очарование. Руайо обязан своим первым аббатисам тем, что стал похож на красивое провинциальное поместье.
Габриэль была бесконечно далека от мысли, что когда-нибудь ей захочется обладать подобным поместьем.
Этот день придет только четверть века спустя, когда на берегу Средиземного моря она построит в Рокбрюне виллу «Ла Пауза», под стать своему успеху. Строение, сотканное из камня и неба, принадлежавшее самодержице, которой станет Шанель, будет отличаться строгостью, навеянной воспоминаниями об Обазине и Руайо.
Фасад, прорезанный высокими окнами, светлые комнаты с красивыми деревянными панелями, которые ждали только, чтобы их подновили, — таким был Руайо, когда Бальсан начал приводить его в порядок. Античные фонтаны и римские капители — остатки разбитых колонн — должны были украсить парк. Строгие чугунные перила были почти разрушены. Этьенн Бальсан приказал изготовить новые, точно такие же.
Работы продолжались до его приезда из Мулена.
Дом был уже готов, когда на чердаке Бальсан обнаружил картину, спрятанную бенедиктинками, когда Революция изгнала их из монастыря. Это был серый от пыли портрет монахини. Кто она такая? Этьенн начал поиски. Оказалось, что на картине изображена Габриэль, первая аббатиса, сумевшая вернуть Руайо былой блеск. Портрет набожной Габриэль де Лобеспин занял почетное место над лестницей. Примечательно, что Габриэль Шанель поселилась не в комнате аббатисы, самой красивой и самой просторной в доме. Ей достались апартаменты более скромные.
Вероятно, Бальсан посчитал, что поместить ее в комнате аббатисы значило бы оказать ей слишком большую честь.
Он относился к ней как к второстепенной гостье. В конце концов, она была не из тех женщин, которых следовало выставлять напоказ, а уж тем более жениться на них. Милая Коко из «Ротонды»… Да к тому же уже не девочка. Ей было уже почти двадцать пять.
Габриэль довольствовалась положением, которое не очень обременяло ее и обеспечивало определенную свободу.