Роман изобрел многообещающий способ бороться с опозданиями. Явившегося после звонка ученика он останавливал на пороге и заставлял прочитать стихотворение или спеть песню — на выбор. Система имела свои упущения. Заторможенный Халитов, судя по виду закоренелый троечник, признался, что ни песен, ни стихов не помнит, и без пререканий согласился на альтернативу — десять отжиманий от пола. Возник вопрос о девочках, которым отжиматься не предложишь. Тогда Роман для себя решил, что у тех из опоздавших, кто предпочтет скрыть вокально-декламаторские таланты, домашнее задание будет проверяться в первую очередь. И никаких исключений.
Не обошлось без конфликтов. Мурашов из 8 «Б», брюнет с рыбьими глазами, с тонкими, почти бесцветными губами, заявился на урок в момент, когда Роман записывал на доске правило, параллельно его комментируя. Мурашов бросил на ходу «здрасьте» и направился к парте.
— Здравствуй, Егор. Вернись, пожалуйста, к двери.
Мурашов нехотя повиновался.
— Можно войти? — пробурчал он.
— У нас новое правило, — сказал Роман, сохраняя благожелательный тон. — С того, кто опаздывает хотя бы на минуту, стихотворение или песня. Любой куплет или припев.
Мурашов стоял с угрюмым выражением на лице.
— Я не знаю, — сказал он.
— Не беда. Тогда с тебя десять отжиманий.
— У нас не физкультура.
— У нас принято приходить вовремя.
— Не буду я ничего делать. Вы не имеете права меня заставлять.
По рядам зашептались. Взгляды Романа и Мурашова пересеклись. Ученик не боялся, смотрел с вызовом. Дело было не столько в смелости, сколько в наглости, которую до поры обуздывали предписания: возрастные, социальные, в меньшей степени этические.
— Игорь, ты отнял у всех нас время, — сказал Роман. — Я мог бы задержать класс на три минуты после звонка, но много людей не должны страдать из-за одного безответственного. Сдавай тетрадь и садись. Еще поговорим.
Домашняя работа в тетради отсутствовала. Неряшливая классная обрывалась предложением с незавершенным синтаксическим разбором.
— Где десятое упражнение?
— У нас гости были.
— Два. В журнал.
Мурашов начал возмущаться, но Роман в перепалку не вступил.
Под конец рабочего дня он успел забыть о конфликте. Тем неожиданнее оказался визит матери Мурашова. Как и сын, она не считала нужным стучаться. Она коршуном нависла над Романом. Пепельная краска не шла кудрявым волосам незваной гостьи, от нее раздавался приятный и вместе с тем резкий запах духов.
— Не хотите извиниться? — вместо приветствия поинтересовалась она.
Роман растерялся лишь в первую секунду. Прежде чем заговорить, он заученно набрал полные легкие воздуха.
— Меня зовут Роман Павлович, и я не уверен, что вы обратились по адресу. Если я могу чем-то помочь…
— Сколько вам лет?
Бесцеремонность вошедшей не вывела Романа из себя.
— Присядьте, пожалуйста. Я решительно ничего не понимаю.
Приглашение сесть гостья проигнорировала. Она критическим взором обвела все вокруг, на миг задержав глаза на портретах классиков.
— Как вы смеете унижать моего сына перед классом? Заставлять петь, отжиматься?
— Ваш сын — Егор? — догадался Роман.
И как он сразу не обнаружил сходства? Те же скользкие рыбьи глаза, та же линия губ, та же манера едва разжимать рот при разговоре.
— Какое право вы имеете мстить, ставя двойки? Разве такое поведение достойно учителя? У вас педагогическое образование вообще есть?
— Я никого не заставляю. — Роман старался сохранять спокойствие. — Я не думаю, что прочесть стихотворение перед классом — это унизительно. И двойку я поставил за отсутствие домашней работы, а не из мести. Повторюсь, ни о чем постыдном я не прошу. Быть может, вы полагаете, что это верх порядочности — врываться в кабинет, взывать к совести и всячески грубить. Я иного мнения.
Пожалуй, многословно и слишком много оправданий.
— Мой сын звонит мне, расстроенный, говорит, что вы на него накричали, обозвали! Егор мне никогда не врет! Как думаете, улучшится у него отношение к русскому языку?
Роман с трудом удержался от встречного вопроса, улучшится ли у русского языка отношение к Егору.
— Как я его обозвал?
— Это вы мне скажите.
— Пообщайтесь с классом. Дети подтвердят, что никто на вашего сына не кричал и никто не обзывал. А школьный устав существует для всех, и про опоздания там написано.
— Вы какой вуз закончили? Покажите диплом.
— Московский университет. Филологический факультет. Копия диплома лежит у директора. Если будут детальные возражения, всегда готов выслушать. А теперь прошу извинить, у нас совещание.
Роман закрыл ноутбук и поднялся из-за стола.
— Я вас научу уважать права детей, — остервенело произнесла Мурашова. — Я все разузнаю о вас. По судам затаскаю.
— Составляйте петицию. Обращайтесь в Страсбург. Всего доброго.
Внутри все клокотало. Роман будто отстоял честь русского языка и литературы на глазах у классиков на портретах — сплошь дуэлянтов, картежников, заядлых спорщиков.