Непостоянные величины

Маленький отряд под предводительством директора пробирался сквозь толпу. Не считая выдернутых со всего города бюджетников, на площади хватало люда. Группа бравых молодых активистов несла на хоругвях Христа. Невдалеке в чьих-то твердых руках развевался по ветру красный флаг «КПРФ» с серпом и молотом. В импровизированном круге отплясывала под музыку команда девушек в татарских национальных костюмах. Вездесущие торгаши расхваливали свои пирожки и рекомендовали вооружиться биноклями по выгодной цене. От потока нелепостей у Романа кружилась голова.

Реальность со всей прямотой намеревалась обезумить его.

Марат Тулпарович остановился рядом с низенькой дамой в пальто и шляпке. Дама стояла наготове с блокнотом и ручкой. Роман на секунду подумал, что они обменяются кодовыми словами. Крым наш или что-то в том же роде.

— Добрый день, Наиля Гилязовна! — сказал директор.

— И вам того же, Марат Тулпарович! Приехали, значит.

— А то. Целых восемь человек от нашей школы. — Директор обвел рукой своих подопечных.

Наиля Гилязовна, зорко всмотревшись в шестерку прибывших, черкнула отметку в блокнот.

— Восемь так восемь, — сказала она. — Вы вовремя, скоро самое основное. Продвигайтесь к сцене.

Роман держался вместе с остальными, убеждая себя, что действительность не укладывается в логические рамки и это нормально. Примерно о том же, только другими словами, вещал со сцены некий мусульманский духовный лидер в тюбетейке и в расписном кафтане почти до пят. Он авторитетно утверждал, что крымчане сделали выбор сердцем, а это главное в жизни — примирить веление сердца с божественными законами.

Роман вздрогнул и обернулся, почувствовав прикосновение к плечу. Позади улыбался Самарцев.

— Тоже не устоял перед праздником? — сказал он вместо приветствия.

— Я не из равнодушных, — ответил Роман.

Пожав друг другу руки, они чуть отступили в сторону.

— Максимыч не с вами?

Роман вкратце изложил ему историю, приключившуюся в фойе.

— Опять ежом прикидывается, — заключил Михаил Михайлович.

Их прервал гул аплодисментов, сопровождавший выход к микрофону невысокого дядьки с добрым татарским лицом. Где-то Роман уже видел его: тот же прищур, та же улыбка.

— Кто это? — спросил он у Самарцева.

— Ну даешь, любезный! — воскликнул Михаил Михайлович. — Это же Президент Татарстана.

Портрет Президента висел в кабинете ОБЖ, где по пятницам собирался педсовет.

— Я в Москве восемнадцать лет не был, а Собянина в лицо узнаю, — сказал Самарцев.

— Это не столичные замашки, — сказал Роман. — Если вас утешит, я и Собянина смутно представляю.

Самарцев промолчал, лишь пошевелил усами. Через некоторое время он вздохнул и произнес, не отрывая взгляда от сцены:

— Максимыч, значит, диссидентствует потихоньку. Эх, хороший мужик.  Трудно ему.

Письмо № 5

От кого: Абулиева Абдерита Агномовича, город Автаркия, улица Адовых Андрогинов, дом 91, квартира 1, 674328.

Кому: Компульсивной Каталепсии Дистимиевне, город Эхолалия, улица Бреда Преследования, дом 27, квартира 8, 352821.

Каникулы, в школе тишина. Светает раньше, и небо синеет. Мне радостно, когда надрывают глотки беспардонные воробьи. Казалось бы, вот незавидная доля: от котяры усатого спасся, крошку склевал — и день уже удачный. А все равно чирикают. Потому что весна. И точка.

Хватаю подробности отовсюду, словно истосковался по жизни. Как с орбиты вернулся, хотя всего-то оторвался от тетрадей и учебников. Может быть, тебе смешно, но в финале Самой Длинной Четверти посреди ночи я вскакивал от кошмара. Снилось, будто не заполнил графу с домашним заданием в электронном журнале, за что директор оштрафовал меня на мартовскую зарплату и отчитал на совещании.

Я всерьез опасаюсь за свой рассудок. Словарь психиатрических расстройств изучен мной вдоль и поперек. Нашел у себя ряд признаков, согласно которым мне пора в дом умалишенных на ПМЖ. Наверное, окружающие не замечают моих отклонений, поскольку сами и подавно спятили. Причем как дети, так и взрослые. Девиации — это норма, а норма — это девиации. За нарушение прав сумасшедших — расстрел на месте.

Если честно, без иронии, то есть совсем честно, есть подозрение, что у меня маниакально-депрессивный синдром. Апатия, или как там это называется, сменилась необъяснимым задором. Я отлично высыпаюсь за пять часов, перепархиваю через лужи и почти не ем. В эту самую секунду, набрасывая вдохновенные строки, я едва сдерживаюсь, чтобы не станцевать рок-н-ролл на парте, пока никто не видит. Письмо тоже стряпаю не от скуки, а от избытка внутренних резервов.