Непотопляемая Грета Джеймс

Они с Беном идут дальше, ни слова не говоря, и Грета углубляется в свои мысли. Они взбираются по склону, ведущему обратно к туристическому центру. Скоро снова начинается дождь – на этот раз не моросящий, а довольно сильный, и Бен смотрит на нее виновато.

– Нам следовало уйти оттуда раньше, – говорит он, косясь на небо. – Простите.

– Все о’кей, – отвечает она. – Я не против того, чтобы пройтись.

– И я. Я брожу по городу часами.

– Я тоже. Особенно когда пишу. Это помогает думать.

– Согласен. Где вы живете?

– В Ист-Виллидже.

Он кивает, словно ожидал услышать именно такой ответ.

– Могу поспорить, вы из тех людей, которые никогда не бывают севернее Четырнадцатой улицы.

– Зависит от того, что там находится, – говорит она, и он улыбается. – Помните тот ужасный февральский ураган? Когда закрыли метро? Я тогда проделала пешком весь путь до Центрального парка. Это заняло у меня целую вечность. К тому времени как я добралась туда, намело полтора фута снега и мне пришлось взять такси, чтобы вернуться домой, потому что я не чувствовала пальцев ног. Но в тот день я написала песню от начала до конца.

Бен смотрит на нее как-то странно:

– Я тоже.

Она хмурится:

– Написали песню?

– Шел по Центральному парку во время урагана.

– Правда?

Он кивает:

– Люблю ходить пешком, когда идет снег.

– Я тоже, – говорит она, – улицы становятся такими тихими.

– И создается ощущение, что весь город твой.

Она качает головой:

– Не могу поверить, что вы тоже там были.

– Это было довольно сюрреалистичное зрелище.

Взгляд у него становится отсутствующим, и она точно знает, что он имеет в виду: вихревой снегопад, как только стемнело, начал стихать, и после нескольких часов, шумных и ветреных, во всем мире будто выключили звук. Фонарные столбы были белыми от снега, и их свет казался каким-то потусторонним, немногие встречавшиеся ей прохожие медленно, словно во сне, вышагивали по большим сугробам. Как странно, что одним из них мог быть Бен.

– Представьте только, что мы могли наткнуться друг на друга, – говорит он, будто читает ее мысли.

– Ну не знаю. Парк довольно большой.

– Ага, но для Нью-Йорка характерно сводить людей в самые неожиданные моменты. Это составная часть его волшебства. Однажды я встретил посреди Большого газона моего лучшего во втором классе друга.

Она улыбается:

– Я все время шла по южной части Центрального парка.

– А я по северной, – пожимает плечами он, – можно сказать, корабли в ночи.

– Корабли в ночи, – соглашается она.

Глава 12

Промокшие под дождем, они доезжают на автобусе до Джуно, а потом стоят на дощатом настиле и смотрят, как гавань покидают гидросамолеты. Сейчас всего пять часов, а это значит, что у них остается еще четыре часа до отправления теплохода. Бен пытается снова листать путеводитель, но его страницы так пропитались водой, что их практически невозможно переворачивать. Дождь становится все сильнее, и им ничего не остается, кроме как сдаться.

– Давайте найдем какой-нибудь бар, – говорит он, и они идут по одной из главных улиц города.

Они минуют первые два попавшиеся им на глаза бара, потому что в них полно туристов. В третьем оказывается посвободнее, и выглядит он заведением из старого вестерна, чему способствуют камин в углу и обшитые деревянными панелями стены, антикварные зеркала с мутными стеклами и бармен с такими длинными усами, что концы их закручиваются.

Они заказывают пиво и несут его к столику в углу. Столик маленький и слегка шатается, но расположен довольно близко от огня в камине, и Грета чувствует, как тепло проникает в ее тело – сначала в пальцы, а потом в руки и ноги.

– Чем вы обычно занимаетесь по понедельникам днем? – спрашивает Бен, тем временем входная в бар дверь открывается, и в него, принося с собой запах дождя и громкий смех, вваливается большая группа мужчин, одетых для рыбалки.

– У меня нет расписания, – с улыбкой отвечает она, – и это самое хорошее.

– О’кей, но… А что, если бы вы сейчас оказались в Нью-Йорке?

Грета обдумывает вопрос.

– Там сейчас тоже пять часов?

Бен машет рукой:

– Конечно.

– Наверное, я писала бы, сидя дома. Или же перекусывала бы где-то, если бы у меня вечером был концерт. А может, находилась бы в студии – это зависело от того, как далеко я продвинулась в работе.

– У вас есть студия?

– Я арендую ее, когда не в отъезде. – Она отпивает пиво и лукаво наклоняет голову. – А вы что делали бы в понедельник в пять часов в Нью-Йорке?

Он поднимает глаза к жестяному потолку, к ржавым конструкциям, которые относятся, похоже, к XIX веку.

– Ну, – тянет он, – шесть месяцев тому назад я торопливо завершал бы семинар по европейской истории, чтобы успеть на поезд, отходящий от Пен-стейшн в пять тридцать две, и попасть домой к ужину с девочками.

– А сейчас?

– Сейчас, – грустно улыбается он, – я обычно привожу в бешенство студентов, затягивая такие семинары на четверть часа, а потом возвращаюсь в депрессивно пустую факультетскую квартиру и выпиваю какое-то количество виски, пытаясь написать что-то хоть наполовину такое же хорошее, как моя последняя книга.

– Виски помогает?

– В написании книги? – смеется он. – Или во всем остальном?