Непотопляемая Грета Джеймс

Грета ждет несколько минут, наконец дверь открывается, и она оказывается нос к носу с такой версией своего отца, какую ей никогда прежде не доводилось видеть.

Она смотрит на него:

– Ты как, хорошо?

– А я хорошо выгляжу? – смотрит на нее он.

Нет, не хорошо. У него бледное лицо, волосы жирные, на нем мятая серая пижама. Даже в коридоре чувствуется, что в каюте влажно и душно и пахнет чем-то кислым. Грета видит, что шторы наглухо задернуты.

– Почему ты не откроешь дверь, чтобы немного проветрить помещение?

Конрад удостаивает ее раздраженным взглядом:

– У меня нет сил стоять здесь и объяснять тебе, почему у меня нет сил на что-то, кроме как перемещаться между туалетом и кроватью.

– Я сделаю это, – говорит она, быстро проходя мимо него в каюту.

Стараясь не подать вида, что сдерживает дыхание, отдергивает шторы и распахивает дверь на веранду. Ночной воздух врывается в каюту, принося вожделенную прохладу. Грета, все еще немного пьяная, какое-то время вдыхает его, а затем поворачивается и видит, как ее папа снова забирается в постель.

– Вот так-то лучше, – произносит она, начиная приводить в порядок каюту. Повсюду разбросаны полотенца, а на маленьком столике рядом с диваном стоят три пустые банки из-под имбирного эля.

– Ты не должна быть здесь, – с закрытыми глазами говорит Конрад. – Ничего не трогай.

– К тебе кто-нибудь приходит?

– Уборщики, – бормочет он, – и медсестра.

– И?

– Никто больше не заболел. Значит, дело не в еде.

– Это хорошо, – говорит она и, когда он открывает один глаз, пожимает плечами: – Ну, по крайней мере, для остальных.

Он стонет и натягивает одеяло до шеи:

– Тебе нужно уйти. Я все еще на карантине.

– Надолго? – Она выдвигает из-под стола стул и садится рядом с его кроватью.

– Должно пройти двадцать четыре часа с того времени, как я в последний раз… Ну сама понимаешь.

– Понимаю. А сколько ты уже держишься?

Он с трудом высвобождает руку из простыней и смотрит на часы.

– Два часа.

– Значит, еще двадцать два часа?

– Не зря я потратил столько денег на твоего репетитора по математике. – Он елозит под одеялом и вздыхает: – Это ужасно.

– Завтра мы будем в море.

– Поверь мне, хуже желудочного гриппа может быть только желудочный грипп на корабле. Эти волны убивают меня.

– Я всего лишь имела в виду, что ты не пропустишь еще одну остановку.

– Это будет Глейшер-Бэй, – с болью в голосе говорит он. – Знаешь, как долго… – Он резко замолкает и, сглотнув, продолжает: – Знаешь, как долго я мечтал побывать там?

– Наихудший вариант развития событий. – Она переходит к окну. – Но у тебя хотя бы есть балкон.

Он снова закрывает глаза.

– Это не одно и то же. Я хотел пойти на смотровую площадку и полюбоваться видами. Хотел послушать геологов и натуралистов. Хотел сфотографироваться там с Дэвисом и Мэри и с Тоддом и Элеанор.

– Папа, – ласково говорит Грета, – но ты же увидишь ледники.

– А ты даже не знаешь, что это за ледники. Готов поспорить, ты ничего не читала о них.

– Я люблю сюрпризы, – отвечает она, расстегивая куртку. Конрад с тревогой смотрит, как она устраивается у него в каюте. Он открывает рот, но, прежде чем успевает сказать «карантин», она качает головой и произносит: – Все хорошо. У меня крепкий организм.

Он фыркает:

– У тебя организм диккенсовской сироты.

– Еще чего, – возражает она, но не может не рассмеяться. – У меня твои гены.

– Я тут ни при чем. Обычно я не такой бледный. Ты вся в мать.

Грета замечает, что он дрожит, и идет закрывать балкон. Уже десятый час, и двигатели теплохода снова оживают. Горы вдалеке начинают превращаться в темные силуэты. Она оставляет дверь немного открытой, не в силах совсем распрощаться со свежим воздухом.

– Тебе что-нибудь нужно? – спрашивает она. – Они дают тебе лекарства? Какую-то легкую еду?

– Никакой еды, – бормочет он в подушку. – Пожалуйста, не произноси это слово.

Грета снова садится:

– Хочешь почитать книгу? Или посмотреть фильм?

– Нет-нет. Я просто… просто мне очень не хватает твоей мамы.

– Знаю, – тихо говорит она.

Корабль качается на волнах, и она откидывается на стуле и оглядывает каюту, залитую желтым светом. На стене висит картина, на которой изображена бревенчатая хижина, засыпанная снегом. Дыхание Конрада становится ровным, таким ровным, что трудно сказать, спит он или нет.

– А что бы она сейчас сделала? – начинает Грета гадать спустя минуту, не зная толком, к кому обращается: к нему или к самой себе. Она не ожидает ответа на свой вопрос, но отец поворачивается под одеялом, и из-под него появляется его голова.

– Велела бы тебе уйти, чтобы ты тоже не заболела.

– Нет, я имела в виду…

– Знаю, что ты имела в виду. – Его голос становится хриплым. – Но ее здесь нет, так что толку думать об этом?