Непотопляемый. Рассказы

– «Если хотите лучше узнать русских, отправляйтесь вместо аэропорта на железнодорожный вокзал, купите билет на поезд до самой далекой точки на карте, на какую только сможете решиться как путешественник. С каждым преодоленным километром пространства эта поистине необъятная страна будет открываться вам в ракурсе, который вы никогда не увидите из иллюминатора самолета, особенно если летаете бизнес-классом. В моем случае из-за плотного рабочего графика это было всего лишь путешествие из Петербурга в Москву, однако, как заметил еще в 18 веке русский писатель Александр Радищев, и этого вполне достаточно, чтобы сделать выводы о царящих здесь нравах и тяжелой экономической ситуации…» – вслух читала Ольга перевод статьи Марты Нойманн.

– То есть она с улыбкой приходила на лекции. Получала за это огромные гонорары. Жила в лучших отелях. Подсаживалась в поездах к ничего не подозревающим людям, рассказывая о том, как ей здесь нравится, а сама в это время… – комментировала я.

– А сама все это время писала вот этот вот опус, – подтвердила Ольга.

Итак, «с каждым преодоленным километром пространства этой поистине необъятной страны» риторика Марты Нойманн звучала все более неприязненно. «Сапсан», писала она, этот стремительный поезд, названный в честь сокола (а соколиная охота, как известно, любимое развлечение русской аристократии), на самом деле довольно плохо вписывается в российскую действительность. Ведь построен он немецкой компанией Siemens и рассчитан на современную высокотехнологичную инфраструктуру, которую русские до сих пор не в состоянии создать, как и обеспечить безопасность пешеходам. Сегодня «Сапсан» превратился в поезд-призрак, который возникает внезапно и бесшумно, обдавая пространство мощной воздушной волной, которая сбивает людей с ног, затягивая их под колеса. За годы эксплуатации «Сапсана» в России никто так и не озаботился тем, чтобы построить нормальные пешеходные переходы, организовать систему светового и звукового оповещения, предупреждающую о приближении экспресса…

– Дело, видишь ли, в том, что на одной из презентаций Марта Нойманн познакомилась с главным редактором нашего информагентства и смогла втереться к нему в доверие. Он пригласил ее на пресс-конференцию Российских железных дорог и представил одному из топ-менеджеров. Она долго восхищалась тем, как организовано железнодорожное сообщение в нашей стране, топ-менеджер размяк, отвечал ей на все вопросы, наболтал лишнего… – пояснила Ольга.

Этот самый топ-менеджер РЖД был выведен в очерке в самом неприглядном свете: в его ответах немецкой журналистке слышалось лукавство, а глаза он постоянно отводил в сторону.

Хорошенько проехавшись по Российским железным дорогам, Марта Нойманн перешла к бытописанию пассажиров. Здесь были русские женщины с силиконом во всех возможных местах, еще четверть века назад считавшие за счастье переехать из терпящей бедствие страны в любую захолустную немецкую деревеньку, а ныне высокомерно взирающие на иностранок, считая себя эталоном красоты. Они раскрывали золотистые «макбуки», садясь в «Сапсане» у окна, и хищно оглядывали вагон в поисках интересного мужчины. С мужчинами, замечала госпожа Нойманн, в России тем временем было негусто, более того – они демонстрировали явные признаки вырождения. Далее шла врезка про тяжелое демографическое положение русских. Затем журналистка пересаживалась в плацкартный вагон обычного поезда и пересказывала заунывные истории, услышанные ею от простых пассажиров без «макбуков», которые перебивались с хлеба на воду, болели, страдали – в том числе и от отсутствия свободы слова.

– Она что – знает русский? – заинтересовалась я.

– Ну да, вот же она пишет: «Весь этот год, проведенный в России, я с благодарностью вспоминала маму, которая заставляла меня учить русский язык, казавшийся таким сложным, неактуальным в повседневной жизни, воскрешающим самые неприятные воспоминания моего детства…»

Я нервно кашлянула и допила кьянти. «В комнату под видом человека вполз Яков Гусарин…» – пришла на ум метафора собственного сочинения, имевшая отношение к особым состояниям креативного продюсера телеканала, на котором я работала. В такие моменты он медленно вплывал в кабинет и, щуря близорукие глаза, зловеще шепелявя, устраивал разнос подчиненным. Метафора тут же пошла в массы. Гусарин получил кличку Аспид и долго бесновался, случайно об этом узнав. О первоисточнике, к счастью, никто не вспомнил, поэтому образ вползающего аспидом продюсера был приписан авторству коллективного бессознательного. Безусловно, как и у Гусарина, промилле яда на кончике языка Марты Нойманн превышало все допустимые для среднестатистического человека нормы. Но Аспид, по крайней мере, был свой, хорошо знакомый, предсказуемый, а вот кто эта ушлая, лицемерная женщина, которую мне предстояло отыскать на чужбине?