Неповиновение

На кухонном полу дождевая вода собралась в небольшое ледяное озеро, крохотное зимнее творение. Эсти опустила пальцы в этот бассейн, взволнованная его холодом. Слышалось ритмичное «кап, кап». Она представляла тот момент, когда работа будет выполнена, когда морозильник вернется к работе. Из-за этого она становилась немного грустной. Но она едва начала: до завершения оттепели еще не один час.

Эсти проснулась на рассвете. Была пятница, дел было много. Пора начинать работать. Но она продолжала лежать рядом с Довидом, чей глубокий сон все еще продолжался со вчерашнего дня. Ей скрутило желудок. Мысль о работе, которую предстоит сделать, о еде, которую надо приготовить. Она чувствовала тошноту. Она подумала, не съела ли она что-то не то или не подхватила ли вирус от кого-то из своих учениц. Вдруг тошнота стала неотложной. Она побежала в ванную, вспомнив, что, конечно, этому есть причина. Она не ожидала, что это начнется так скоро. Все менялось; ничего не оставалось прежним. Кап, кап.

Она умылась и оделась. Она уже отставала от своего расписания. Хорошо, подумала она, и эта мысль была само спокойствие. Очень хорошо. Эта пятница будет другой. Кухня по приходу Эсти почувствовала, что что-то поменялось. «Где курица? — будто спрашивала она. — Где суп и халы? Где же, ну где же картофельный кугель?». Эсти мягко ответила кухне, что покажет новый способ.

Она отключила морозильник от розетки и улыбнулась, услышав, как его вибрация превратилось в тишину. Она открыла дверцу и начала доставать упаковки с едой. Она постелила рядом с морозильников полотенца. Она поняла, что поет песню, которую знала давно, с тех времен, когда была школьницей.

В семь утра начал звонить телефон. Эсти знала, было очень ограниченное количество причин, по которым ей могли звонить в семь утра. Миссис Маннгейм, директриса школы, возможно, хотела поговорить о чем-то, что видела вчера на школьной площадке. Эсти вышла в коридор и принялась смотреть на телефон, посылая по проводам свои неприветливые мысли. Он перестал звонить. Через пару минут снова начал. Она отнесла его на кухню и засунула в холодильник. Он продолжал звонить, холодный и заглушенный. Эсти была удовлетворена.

В восемь часов она поняла, что прилично проголодалась. Она приготовила стопку блинчиков с лимоном и сахаром. Она не могла вспомнить, когда в последний раз готовила такое только для себя. Она всегда так вкусно готовила? Не может такого быть, чтобы ее еда и раньше была вкусной. Телефон снова зазвенел из холодильника. Прислонив ухо к дверце, она очень четко слышала его. Она учтиво слушала до тех пор, пока он не прекратил звонить. Вскоре после этого она услышала наверху звук движения. Ронит? Нет, не настолько громкий, и она не слышала стука. Только аккуратные, методичные движения. Она поднялась наверх.

Довид сидел на своей стороне кровати. Он выглядел уставшим и печальным. Его волосы были взлохмачены, а кожа еще не избавилась от вчерашнего серого оттенка. Она дотронулась до его лба, убирая с него волосы. Она положила палец на его нахмуренную переносицу.

— Не болит здесь?

— Не больше, чем обычно. Только немного кружится голова. Эсти…

Довид сложил руки на груди, и она видела, как в его голове формируются слова, которые он собирается сказать. Она была возмущена. Они не были такими. Они не так жили все эти годы. У них никогда не было этого: вопросов, упреков, обвинений. Когда они были вместе, они были вместе. Когда они находились отдельно друг от друга, ничего не стоило предпринимать. Даже сейчас, зная о начинающейся внутри нее жизни, вопросов быть не должно.

Довид спросил:

— Мы можем пойти прогуляться?

Эсти долго смотрела на него: на его волосы, темные, редеющие на макушке, вечно румяные щеки, виднеющийся над брюками округленный живот. Из холодильника снова послышался телефонный звонок.

— Да. Пойдем, — ответила она.

* * *

В Хендоне много парков с деревьями и дикой травой. Когда-то давно на их месте были фермы и фермеры. Об этом все еще напоминают построенные из камня дома и древние дороги со странными именами. В центре города больше ничего не напоминает о том, что землю там когда-то пахали и сеяли. Но Хендон все еще помнит семена и почву.

Мы, люди, живущие в Хендоне, любим представлять себя где-то еще. Мы носим свою родину на спинах, распаковывая ее там, где найдем себя, — не слишком тщательно, ведь когда-нибудь придется запаковать ее обратно. Хендона не существует; он — там, где находимся мы. Тем не менее, в нем, в этих остатках земледелия есть некая красота. Любая красота трогает человеческое сердце, будь это даже что-то настолько крохотное, как муравей или паук. Наши предки наверняка нашли ее в землях Польши и России, Испании и Португалии, Египта и Сирии, Вавилона и Рима. Почему же мы должны сожалеть о том, что укрощенные земли Хендона оказывают нам любезность? Это не наше место, мы не его народ, но мы нашли здесь приют. И, как говорил Царь Давид, Бог везде — низко и высоко, близко и далеко. Бог — в Хендоне, как и во всех других местах.

* * *