24 апреля 1986 года мы фактически подвели итог операции в Хосте по овладению базой Джавара, а 26 апреля у нас в стране произошла чернобыльская катастрофа, которая коснулась и меня.
Глава 5
Из Афганистана в Чернобыль и обратно. Боевые операции продолжаются
Сообщение о чернобыльской трагедии застало меня в Шинданте – в штабе 5-й мотострелковой дивизии. Мы готовили операцию в зеленой зоне западнее Герата с выходом на границу с Ираном. Информация об аварии носила весьма общий характер, но в то же время в ней не было ничего успокаивающего, и нельзя было сделать однозначный вывод: опасно это для народа или не опасно. Конечно, я не удержался и, чтобы прояснить ситуацию, начал по закрытой связи названивать в Генштаб, в Управление начальника химических войск Министерства обороны. Ведь это наше Отечество! Наконец я вышел на заместителя начальника химических войск Министерства обороны генерала А.Д. Кунцевича. – Что произошло, Анатолий Демьянович? – По-моему, самое плохое, но еще не все ясно. – А все-таки из того, что уже ясно, что прозошло? – Взрыв в реакторе четвертого блока Чернобыльской станции. Естественно, в атмосферу был выброс. Сейчас на блоке пожар. Формируют правительственную комиссию. У меня вопросов не было. Но и радостей – тоже. Ясно, что это громадная для страны беда. Вдобавок присутствие наших войск в Афганистане обыграно администрацией США так, будто мы выступаем в роли оккупантов. И что самое странное – подавляющее большинство стран мира придерживались именно такой формулы, совершенно не зная истинного положения дел. Это была уже беда для нашей страны. И вдруг к ней добавляется вторая – катастрофа на Чернобыльской АЭС.
Забегая вперед, должен сказать, что мы с Виктором Петровичем Поляничко – политическим советником Наджибуллы – не один раз обсуждали все напасти, которые обрушились за последние годы на наше Отечество. Сюда относятся, кроме двух указанных, еще и катастрофа в водах близ Новороссийска, где в результате столкновения двух теплоходов погибли сотни людей. Плюс катастрофа нашего теплохода в водах Индонезии с огромными жертвами. Еще несколько катастроф на железных дорогах со взрывами и тоже колоссальными жертвами.
Как-то Виктор Петрович приезжает ко мне и говорит:
– Есть интересное сообщение. В Москве поговаривают, что глава нашей Православной церкви был у Горбачева и сказал ему: «Все беды, которые обрушились на наш народ, – это небесное знамение, связанное с вами, Михаил Сергеевич. Вам надо уйти со своего поста, чтобы оградить народ от дальнейших бед». Действительно, до него такого не было.
Естественно, я поинтересовался, какая была реакция Горбачева.
– Отрицательная, какая еще могла быть реакция у ограниченного человека, – сказал Поляничко.
– Но ведь даже у ограниченного человека должно быть чувство ответственности за свой народ!
– Конечно, должно быть! Но поскольку Горбачев под каблуком у Раисы Максимовны, то самостоятельных решений он принимать не может, тем более таких громких.
Этот разговор у нас состоялся в 1988 году. А приблизительно через полгода Виктор Петрович сказал мне: «Пимен умер. Видно, бедный, очень переживал, потому и умер». Вполне вероятно, что смерть пришла на почве тяжелейших переживаний. Но как далеко смотрел патриарх Пимен! Он предвидел, что правление Горбачева может привести к трагическим последствиям, и, чтобы предотвратить эту беду, нашел в себе мужество сказать могущественному генсеку правду в глаза. К сожалению, никто из богослужителей не сказал Ельцину, что в нем дух сатаны, и он измучил людей, что ему надо уйти со своего поста.
Но вернемся к Чернобылю.
Организовав все необходимые мероприятия, прямо или косвенно обеспечивающие операцию в районе Герата, я поручил ее проведение заместителю командующего армией генералу Г.Г. Кондратьеву, а сам отправился в Кабул. Но ни посол СССР в Афганистане Ф. Табеев, ни руководитель представительства КГБ СССР в Афганистане Н. Калягин ничего нового не сообщили. Я же никому больше не звонил, чтобы не раздражать.
Наши государственные праздники в Афганистане отмечались, как повелось на фронте, скромно. Только в посольстве, согласно международному этикету, устраивали прием. А в этот раз первомайские праздники вообще были как похороны.
3 мая вечером, на второй день после того, как Н.И. Рыжков с группой руководителей побывал в Чернобыле, звонит мне – первый раз за все дни этих событий – С.Ф. Ахромеев:
– Вы, конечно, уже знаете, что произошло у нас в Чернобыле.