Всю недолгую дорогу мы молчим. Я сижу отвернувшись к окну. Светильник на потолке даёт неяркий свет, и я не могу видеть тёмный город, зато вижу в стекле мутное отражение. Лайс нахально развалился на сидении против хода и пристально разглядывает маму. Она мнёт кружевной платок и интересуется мысками собственных туфель. Я наблюдаю и жду, когда же мама проявит аристократизм. Не она ли меня учила, что леди должна выглядеть достойно в любой ситуации? Сейчас мама потерянная, даже жалкая. Она никогда не умела справляться с жизненными трудностями… Я пытаюсь подыскать слова, чтобы утешить, но все они кажутся фальшивыми. Разве что «Мама, не беспокойтесь о потере выгодного зятя, готовьтесь к моим похоронам». Но как такое сказать?
Экипаж останавливается.
Лайс расплачивается с извозчиком, приглашает нас в дом. Я сразу же отдаю маме наволочку с её кремами, притирками и прочими средствами.
– Дарминс, проводи леди Ромею в гостевую комнату и пришли горничную, – распоряжается Лайс. – Иветт, чувствуйте себя как дома, ни в чём себе не отказывайте. Я вас ненадолго оставлю.
Да, ему нужно обработать рану. Возможно, вернуться, чтобы навести порядок в холле…
Поймав мой полный тревоги взгляд, Лайс подмигнул.
– Иветт, возможно, тебе будет интересно заглянуть в библиотеку. Коллекция скромная, в основном книги, которые дед не пожелал забирать в столицу, но иных развлечений нет.
– Спасибо. Не беспокойтесь, Лайс.
Вместо того, чтобы уйти, Лайс подходит ко мне вплотную, медленно, словно сомневаясь, с нежностью касается моего лица, и я чувствую на щеке весеннее тепло.
– Иветт…
– Я в порядке, а ты ранен.
Он выгибает бровь. Я смущённо пожимаю плечами. Если сравнивать, то пострадавшая как раз я.
Лайс наклоняется и легко целует меня в скулу, а затем уходит:
– Рану действительно нужно обработать.
– Иди.
Лайс отстраняется, и ощущение тепла пропадает. Меня пробирает озноб, я впервые ощущаю тянущий ко мне щупальца потусторонний холод. Я поспешно отворачиваюсь, чтобы скрыть вспышку страха. Однако Лайс замечает, мягко разворачивает меня к себе.
– Иветт…
Я стараюсь выдавить беззаботную улыбку, но на глаза наворачиваются слёзы. Нельзя плакать! Теряя магию, я теряю силы, которые ещё позволяют мне удержаться.
Лайс крепко прижимает меня к себе и выдыхает в волосы:
– Ну что ты, я же обещал, что справлюсь. Я знаю, что тебе тяжело. Потерпеть совсем немного осталось. Справишься? Ты же умная, стойкая, упрямая. Такая замечательная.
Я слушаю комплименты и согреваюсь, могильный холод разжимает когти, ослабляет хватку, становится легче, и способность трезво оценивать своё состояние возвращается.
– Не успеть, Лайс. Прости.
– Иветт, за что ты извиняешься?! Глупости! Просто попробуй довериться мне, хорошо? Ну же, ты же боец.
– Да…
Он всё же уходит. Обработать рану, продумать план, подготовиться…
И хотя я по-прежнему не вижу для себя счастливого финала, мне на ум приходит идея. Как я сразу не додумалась до очевидного?!
Глава 26
Лайс ушёл, а я, следуя его совету, отыскала библиотеку.
Нет, книги меня сейчас не интересуют, хотя при других обстоятельствах, я бы с огромным удовольствием дотошно перебрала всё, что может предложить мне собрание деда лорда Верандо. Я прохожу вдоль полок, но корешков книг не касаюсь, не обращаю внимания на названия. Магию, затопившую полки, всё же отмечаю. Книги были оставлены, но не брошены, от жуков, пауков, плесени и прочей гадости их защищают чары, причём, что меня слегка удивляет, чары дополнены эльвийской рунической вязью. Получается, дед Лайса поддерживал «Обитель Семи дубов»? Сейчас уже не важно…
В библиотеку я пришла ради тишины.
Два кресла и столик укрыты лишь чехлами, мебель магия не защищает – чары подобного рода недешёвое удовольствие. Я не «раздеваю» кресла, пыль ко мне не пристанет, так что незачем. Я забираюсь с ногами прямо на чехол, удобно поджимаю под себя пятки и откидываюсь на подлокотник.
Тихо…
Я прикрываю глаза.
Почему я не подумала о самом очевидном? Я ведь жрица! Наверняка «Обителью» интересовались ещё раньше и лже-жрец не мог не знать, что у меня есть учитель. Лайс сбил меня с толку, я обратилась за помощью к нему. Лже-жрец ждал от меня другого. Он ждал, что я позову учителя! Видимо, боится… Последняя мысль отзывается злорадной сладостью… Раз моего учителя боятся, то я, конечно, расскажу о беде!
Вопрос в том, как в процессе не убиться окончательно. Я волевым усилием блокирую любые мысли о перемещении. Не факт, что я успею рассказать учителю, зато связь с телом порву окончательно и улетучусь в дальние дали.
Я прислушиваюсь к своим ощущениям, концентрируюсь и старательно убеждаю себя, что чехол слегка шершавый, а пыль едкая, и от неё хочется чихать, что на коже неприятный серый налёт, что выступ резной спинки жёсткий.
Подняв руку я медленно растопыриваю пальцы, затем соединяю, смотрю на ладонь, на тыльную сторону ладони. Рука выглядит обманчиво «телесно». Кажется, мне удалось продлить своё существование на час-полтора. Но моя цель иная, и сейчас я рискну. Смертельно рискну…