Неправильный Дойл

– И вот ее кружит и кружит,[135] – закричал служитель, звякая мелочью в кармане фартука. Колесо долго вертелось, потом замедлилось, закачалось у стрелки и со щелчком остановилось напротив черной восьмерки Дойла. Он почувствовал всплеск первобытного ликования и с заблестевшими глазами смотрел, как на зеленом сукне к его купюре добавилось с десяток других.

– Удачливый ублюдок, – прозвучал над ухом чей-то голос.

Дойл, сразу насторожившись из-за ирландского акцента, резко обернулся и уперся взглядом в пару темных выпученных глаз. Они принадлежали карлику в твидовой кепке – маленькому волосатому человечку, еле достающему Дойлу до плеча. Но в его поведении было что-то угрожающее, словно ему было известно нечто, о чем Дойл не догадывался, и эта осведомленность добавляла ему недостающие сантиметры.

– Ерунда, – сказал Дойл. – Новичкам всегда везет.

– Нет, думаю, у тебя талант, – настаивал коротышка. – Поставь пятерочку за меня на что-нибудь, ладно, высокий? На любой номер.

Он протянул мятую купюру.

Дойл поколебался, потом взял купюру и швырнул ее на ближайшее очко. Свои же он поставил на красную двойку, черную десятку и красную десятку. Колесо закрутилось, и коротышка проиграл. Выиграла черная десятка Дойла, и он взял еще тридцать долларов.

– Ну вот, опять, – сказал коротышка.

Внезапно Дойл оказался прижатым к прилавку. Неуклюжий здоровяк в прозрачном дождевике, накинутом поверх кожаной мотоциклетной куртки, протолкался вперед и втиснулся за их спинами. Здоровяк залез в карман джинсов, вытащил пригоршню мятых пятерок и бросил их на сукно.

– Получи чаевые с этого удачливого ублюдка, Иисус, – сказал коротышка, показывая на Дойла.

Человек по имени Иисус бросил непонятный взгляд на Дойла и замычал. Дойл почувствовал приступ клаустрофобии, дурное предчувствие пробежало дрожью по спине. Он поставил доллар на следующий кон, но, не дожидаясь окончания, быстро повернулся и стал протискиваться через толпу. Он наступил кому-то на ногу, о кого-то споткнулся, пару раз слышал ругань в свой адрес, но не обернулся. Выбравшись из толпы, он пошлепал по лужам через площадь до палатки с пивом, купил себе две пинты «Нэшнл богемиан» на выигранные деньги и присел за один из длинных пластиковых столиков в глубине.

В этот вечер в воздухе витало ощущение надвигающейся беды. Конечно, во всем был виноват дождь, да еще эти ярмарки, на которых всегда случалось что-то плохое, – и в очередной раз у Дойла возникло чувство, что в темноте назревает заговор, что он оказался в центре чего-то большего, чем погоня Таракана за зарытым сокровищем. И ко всему прочему – этот ирландский говорок. С каких это пор в Вассатиге появилось столько ирландцев? Далеко за палаткой на яркой арене сталкивались и бились друг о друга машинки, «ракушки» бешено крутились под пронзительные вопли электронной ярмарочной музыки. У Дойла разболелась голова. Он решил, что допьет пиво и пойдет домой спать.

– Неужели это Стрелок собственной персоной?

Дойл поднял голову. У другого конца стола стоял Таракан Помптон, в сумерках его длинное желтоватое лицо напоминало морду ящерицы.

– Ну что, выпьем?

Дойл не ответил. Таракан примостил свою тощую задницу на скамью и положил локти на стол. Пива он не взял. Вытащил сигареты, прикурил и поставил пачку вертикально, словно могильный столбик.

– У тебя десять секунд, – прорычал Дойл, – до того, как кому-то придется собирать тебя по кускам.

Голова ящерицы слегка обиделась, но подалась вперед и постаралась придать голосу жесткие нотки. Однако голос предательски дрожал.

– Обычно я убиваю за то, что ты сделал вчера.

– Попробуй, – сказал Дойл.

– Но тебя, Мэнникс, не так-то просто убить, да?

Дойл пожал плечами.

– Если ты серьезно так думаешь, то ошибаешься. Любого можно убить. Ты не имел права врываться в мой дом и забирать карты, и я скажу тебе почему: твой проклятый дядя продал их мне два года назад. Я заплатил за них тридцать кусков.

– Да тебя накололи, – выпалил Дойл. – В этой земле нет ничего, кроме старой табачной трухи.

– Да уж, пришлось раскошелиться, чтобы это выяснить, – резко сказал Таракан. – Я нанял знающего человека, чтобы тот отправился в Лондон, в Адмиралтейство, и перерыл груду исторических бумаг, это обошлось мне еще в семь кусков.

– Тебя снова надули, – сказал Дойл. – Бак раскопал то же самое в архиве, в Ричмонде, и это ему ничего не стоило.

– Таким образом, я делаю вывод, что теперь вы, Дойлы, должны мне тридцать семь штук. – Таракан выпустил в сырой воздух облако колеблющегося дыма.

– Но я готов простить этот долг, если ты немного поумнеешь и, на хрен, продашь мне эту долбаную землю. Двести пятьдесят «косарей», и все долги забыты. Так что это по-любому отличная сделка. Что скажешь?

– Нет, – решительно ответил Дойл. – Я не продал Брекен, тебе уж точно не продам.

– Не знаю никакой Брекен.

– Понятное дело, – сказал Дойл. – А центр «Королевской синей колы» был так, прикрытием.

– Угу. – Таракан неубедительно закивал.

– В общем, никакого сокровища нет, ты это знаешь, но тебе все равно нужна моя земля. Почему?